"Виталий Шенталинский. Свой среди своих (Савинков на Лубянке) " - читать интересную книгу автора

Отворяется дверь, и предо мной стоит Борис Викторович..."

Итак, ее приводят в камеру Савинкова. Еще один дар лубянских богов -
"тому, кто должен умереть, не отказывают ни в чем"... Они одни. Но не
наедине - из "иуды", дверного глазка, на них уставлен глаз надзирателя!

"В моих первых словах нет смысла:
- Вы живы?
- ?
- Вас не судили вчера?
- Нет. Только допрашивали.
- Я слышала два выстрела ночью, и утром мне не принесли "Правду". Я
подумала...
- Выстрелы были довольно далеко. Я их тоже слышал. Что же касается
газеты, то она по понедельникам не выходит.
Мы одни, но я не смею говорить. Разоблачения парижской "Русской газеты"
о приемах Чека еще свежи в моей памяти. А что, если автоматический аппарат
будет записывать наш разговор?
- Басни, - говорит Борис Викторович.
Мы говорим о девяти днях, которые только что пережили, - об аресте, об
Андрее Павловиче, обо всем:
- Вы знаете, я рад вас видеть, но...
- Но что?
- Пилляр мне обещал дать свидание с вами наедине перед расстрелом.
Радость видеть Бориса Викторовича исчезает. Я молчу.
- А Александр Аркадьевич?.. Ведь он ничего не знает... Когда вас судят?
- Позавчера Тарновский,[9] очень молодой человек с большими голубыми
глазами, кстати сказать, прекрасно воспитанный, вручил мне обвинительное
заключение.
- И?
- Обвинительное заключение требует моей казни не один, а десять раз.
Молчание. Потом Борис Викторович говорит:
- Знаете ли вы что-нибудь о Сергее? У меня не хватило духу спросить про
него Пилляра. Мне так же страшно было бы узнать, что он нас предал, как то,
что он расстрелян.
- Это он написал письмо. И он на свободе.
Борис Викторович только что говорил о своей смерти, как будто речь шла
о постороннем человеке. Но это известие о Сергее потрясает его.
- Я все предвидел. Я не предвидел одного - что организация, которая
была моей последней надеждой, существовала только в воображении чекистов и
что Сергей мог нас предать.

26 августа.

Я спрашиваю:
- Нет никакой надежды?
Борис Викторович улыбается:
- Мне сорок пять лет. Какое имеет значение, десять лет больше или
меньше?..
Он говорит о людях, встреченных нами, о чекистах.