"Александр Шаров. После перезаписи" - читать интересную книгу автора

- И это мой бис? - с горечью сам себе сказал Че-букин. - Дожил. Такой бис
соответствовал бы этому самому Анджею Люсьену, даже Кольке, в крайнем случае
работнику по торговой части, но никак не профессору эстетики и директору
Института эстетики... Дожил...

Бис сидел напротив, глядя в глаза, и даже двусмысленная, загнутая вверх
улыбка не сообщала ему ни малейшего выражения. "Скорее это проект улыбки; не
проект, а проектное задание", - мелькнуло в голове Чебукина.

- 319Р, приступаем к перезаписи! Приготовьтесь:приступаем к перезаписи, -
раздался в шлемофоне голос Люстикова.

15

Твердо помню, что когда я закрыл глаза, в комнате никого не было.
Очнувшись, я увидел, что за столом трое. Это были Я-нынешний, Я-вчерашний и
Я-позавчерашний. Мы холодно поздоровались И приступили к беседе.

Из записок неизвестного

Шлемофон, щелкнув, отключился. Под алюминиевым куполом воцарилась ничем не
нарушаемая тишина.

Чебукин сидел неподвижно, а электронный щуп с трудно представимой
скоростью - ста пятидесяти килогерц нырял в мозговые извилины, прослеживая их
одну за другой.

Накопленная в течение жизни информация из нервных клеток попадала на
усилитель и самопишущим устройством заносилась на перфорированные ленты
мыслеприемника Чебукина-биса.

По временам, отогнав дремоту, Чебукин бросал быстрый взгляд на своего
визави.Лицо биса постепенно приобретало выражение: загнутые усики
выпрямлялись, улыбка развивалась в спокойную, благожелательную и одновременно
нелицеприятную, глаза вбирали начальственную проницательность. Но странно,
знакомое это, тысячи раз выверенное у зеркала, выражение на чужом лице
производило впечатление даже как бы гулкой пустоты.

"Отрастил усики, таракан, а не профессор", - неприязненно подумал Чебукин
о своем бисе.

Щуп безболезненно принимал информацию, но иногда электронное острие его
задевало стенки клеток коры, отражалось от них, и тогда вспыхивало в памяти
давно минувшее.

Перед закрытыми глазами Чебукина встало лицо Тани, такое, каким он видел
его самый последний раз, в том году, когда по чрезвычайным обстоятельствам
освободилась кафедра эстетики, и ему, совсем молодому научному сотруднику,
нежданно-негаданно предложено было занять эту кафедру, при том, однако,
условии, что он расстанется с Таней.