"Александр Шарымов. Выборгский поход 1706 года (Историческая повесть из начальных лет Петербурга) " - читать интересную книгу автора

шведским людям не много верил и при себе их не держал. Вот мы и пошлем тебя
отсюда в Москву, к господину адмиралу, чтоб тебе не захотелось дать деру
обратно к брату моему Карлу". Он вновь засмеялся, а я ответил, что буду
исполнять только его приказы, хотя не понимаю, к какому адмиралу должен
ехать. Царь велел мне отправляться на двор к князю и ждать, когда позовут.
9 февраля. Меня наконец вызвали к царю. Когда я зашел, он диктовал
писарю что-то о свинцовых трубах и медных насосах, которые следует вынуть
где-то в Москве - и послать в Петербург. Царь поставил на письме подпись,
посыпал ее песком и отдал письмо дьяку, который уложил его в пакет.
Повернувшись ко мне, царь Петр сказал: "Поедешь сегодня к канцлеру Головину
в Москву. Отдашь ему сие и скажешь, что я послал тебя в его распоряжение.
Все его приказы исполняй как мои".
Я откланялся - и тем же днем выехал к Москве, удивляясь тому, как в
течение месяца перевернулась моя жизнь: то ею управляли безвестные
стокгольмские чиновники, то - царь московитов!
12 февраля. Хотя Орша лежит почти посередине между Гродней и Москвой,
до русской столицы я добрался вчетверо быстрей. Тут и ехать было безопасней,
и лошадей меняли часто и быстро.
Москва, конечно, поражает любого и пышностью своих церквей, и бедностью
деревянных домишек, которые составляют большую ее часть. Дворец графа
Головина (он - руководитель Посольского приказа, иначе говоря, канцлер, а
также генерал-адмирал и генерал-фельдмаршал) стоит на правом берегу реки
Яузы, в Немецкой слободе, где селятся все приезжающие в столицу иноземцы.
Граф Головин очень полон, дышит тяжело, постоянно пьет какие-то
лимонады, заедая их маленькими орешками. По круглому красному лицу с вислыми
усами катится пот. Когда я вошел к нему с письмом царя, он выпроваживал от
себя старика еврея, о чем-то жалобно просившего его. "Иди, иди, Соломон, -
говорил ему граф. - Я уже написал Борису Петровичу, сегодня же и отправлю".
Взяв у меня продиктованную князем Александром записку обо мне, граф сел за
стол, неторопливо прочел послание царя и обратился ко мне, вздыхая: "Вот
видишь, Улин, государь велит слать в Ингрию хлеб, трубы, насосы, а я тут
домашние дела Бориса Петровича решаю. У него, видишь ли, в палатах Роман
Тургенев живет - родственник известного Тургенева, царева шута, который
восемь лет назад в одночасье после пира помер. Так сей Роман возьми да и
уведи у Соломона, у торговца этого, что вышел сейчас от меня, обоих его
дочерей. И не отдает. А как ему прикажешь, когда он кроме Бориса Петровича и
слушать никого не желает? А ведь надо Борису Петровичу так все донести, чтоб
и его самого не ославить. Дело тонкое. Политик! Не всяк тут годится!.." Я
спросил, кто такой Борис Петрович. Граф отвечал, что это фельдмаршал
Шереметев, коему царь поручил усмирение бунта, поднятого астраханскими
казаками и стрельцами. Шереметев сейчас в Казани. "Вот тебе, братец, туда и
ехать, - неожиданно завершил граф. - Сегодня вручу тебе три письма. Об этом
жиде-торговце. О Никите Кудрявцеве, воеводе Казанском, - граф перебирал
бумаги на столе. - И еще - о челобитчиках астраханских: они сегодня в Москву
приехали, а завтра я их к Петру Алексеевичу отправлю. И ты, братец Улин,
тоже поезжай завтра к Борису Петровичу. Иди сейчас к дьяку Курбатову - он
тебя снарядит. Учись, братец, государевой службе. Тут не поспишь..."
Я хотел было ответить, что пошел служить царю Петру не для того, чтобы
спать, но граф уже не слушал меня.
15 февраля. Сегодня мы прибыли с отрядом казаков во Владимир, старинный