"Дмитрий Шашурин. Сорочий глаз (Повесть, фантастика)" - читать интересную книгу автора

равнодушными к паслену. Вкус наливных ягод сорочьего глаза с той куртины
напоминал притягательный вкус паслена, если ягоды отсвечивали изнутри
красным, и отталкивающий, если светились желтизной. Притягательный вкус
красных был тоньше и приятнее, чем у паслена, отталкивающий желтый -
противнее и резче. И были они по вкусу совершенно разные ягоды - одни
притягательные, другие отталкивающие. Я съел все красные ягоды, остались в
куртине торчать на стеблях только желтые. Никаких вредных последствий я не
ожидал, ничего и не случилось вредного. Но предчувствие, которое началось
еще до ягод, - заинтересованность - усилилось, связалось с довольным
ожиданием еще чего-то, но уже не внешнего, внутреннего. Как будто, когда
ел ягоды, я добивался его, знал, что наступит, а теперь отметил про себя с
самого краешка: ага! вот и началось, хотя явственно думать что-нибудь
похожее я не был в состоянии в тот момент. Сейчас я осознаю все задним
умом, как вспоминают потом, когда подломится ножка или стойка: да, да,
трещало же! Мы слышали, что трещало, оказывается, вон почему! А не
подломись, кто бы помнил о треске. Недолго его и выдумать, если уж
произошла поломка.
Через день я помолодел, потому и вспомнил, что будто сразу после ягод
почувствовал какие-то изменения в себе, навспоминал задним числом столько
всего - впору писать научный труд о ходе внезапного омоложения. Мне теперь
мнится, как в тот день я необыкновенно долго бродил, не уставая, по лесу,
сидел вечером у телевизора, не задремывая, лег без гудения в пятках, встал
утром без связанности в пояснице. И пошел, и пошел наматывать воспоминания
на все прошедшие часы до того момента, когда я впервые воочию обнаружил,
что происходит или уж, лучше сказать, произошло. Стоял я голый,
распаренный перед зеркалом и смотрел на себя. Я не сделаю никакого
открытия, если скажу, что мужчины-пенсионеры не часто смотрятся в зеркало,
а если и взглядывают туда зачем-нибудь, то избегают общего обзора: каков
я? Давно известно каков, и не жди изменений в лучшую сторону,
представляешь себя не по зеркалу - по самочувствию, и хранишь в памяти
совсем другую внешность, чем ту, которую постоянно дорисовывает время.
Но тут мне кричат с полка в парилке: молодой человек! Эй, молодой
человек, поддай малость! Конечно, кого сейчас не называют м о л о д ы м
ч е л о в е к о м. Однако, даже не глядя, определишь по тону, относится
это действительно к молодому или сказано лишь так, для обращения. Хотя у
меня и рост небольшой и можно принять за подростка со спины, но никогда
еще в этих словах не слышалось той интонации, которая появляется или
звучит в отношении действительно м о л о д ы х. Но тут... Я и поддал,
здорово поддал, забрался на полок и сам еле терплю, свирепый получился
пар. Кто это, орут, так наподдавал? Да вот этот, показывают, усатый
парень, молодой еще, небось холодной водой. Повыращивали, ворчат, бород,
усов, а пацаны. Потому-то я и вышел в раздевалку, к зеркалу.
Первое, что подумалось, - жена, неужели не заметила жена? Как же она
не заметила? И тут же вспомнил, что и сам не знаю, когда видел ее
отчетливо, не мельком, что представляю ее по памяти. Да и кто же будет
пристально вглядываться в лицо близкого человека, надев очки, чтобы
уследить за его старением. Сама природа против, не оттого ли она ослабляет
нам зрение заранее, до разрушительных изменений во внешности, щадит наши
чувства. Кстати, о зрении. Я смотрел на свое отражение в глубину зеркала
без очков, и ничто не туманилось, не расплывалось, передо мной стоял