"Дмитрий Шашурин. Сорочий глаз (Повесть, фантастика)" - читать интересную книгу автора

из всевозможных <если>... стена. Стена с зарешеченным окошком. Не хватало
мне на старости лет... тьфу! по молодости. Береги платье снову, а честь
смолоду. А какая уж тут честь, когда сплошь поперла ложь, увертки. Не
увернись, и вовсе вываляешься похуже, чем в грязи.
...если Изюмыч вдруг поедет домой, если его жена приедет на
участок... если сюда приедет моя жена... Если, если... у Тыквыча тьма
родни в городе. А если у него не окажется здесь, на участке, тех денег, на
которые я подрядился - дружба дружбой, работа работой. Если скажет:
посчитаемся дома, Жора. Если потащит за собой. Если... И сверх всего
главный вопрос: что же дальше-то?
Смутно забрезжил достойный как будто поступок, который я наметил на
первую очередь. Но прежде чем его осуществлять, пришлось обезопасить себя
хоть от одного <если>, создать у Сливыча мнение, что за Жорой нужен глаз
да глаз, что с Жоры не слазь. Чтобы не поехал домой ни в коем случае,
чтобы не решился оставить на Жору участок. И я с первых же шагов начал
планомерно изматывать бедного соседа. То проявлю вроде трусливую
неуверенность, то бесшабашную самонадеянность. Вот уж он в ужасе, что
сейчас я неминуемо сломаю хрупкую деталь, как она неожиданно встает на
место, словно ее подпихнул испуг владельца сада-огорода. С одним ленточным
подъемником загонял я его до пота. Молчком скребу в затылке, шмыгаю носом,
присаживаюсь на корточки, бросаю инструменты, будто ничего не понимаю, а
ведь только что мотор подъемника фыркал как надо, по желобу катилась вода,
и Малиныч, облегченно вздохнув, шел плотничать. А то придумал совершенно
по-мальчишески сплевывать на кожух мотора. Три плевка в минуту - считаю
про себя до двадцати - и тьфу! и еще считаю, Лаврович же, как
загипнотизированный, мечется между досками и колодцем. Кряхтит, и чешется
у него язык, но боится подать голос, потому что тогда я и поплевывать
перестаю, и глаза закрываю, вроде до того сбит с толку его словами, что
окаменел насовсем. Вошел в роль Жоры - загадочного акселерата - даже с
вдохновением: такие штуки я выкидывал в этом образе, когда налаживал
опрыскиватель, что и вспоминать неловко. Зато к вечеру и вся его техника
была в исправности, и сам Укропыч не только куда-нибудь ехать, до
топчана-то во времянке доковылял еле-еле и как пал на него, так и уснул
мертвецки.
Я же вызвался спать на воздухе, еще днем пристроил раскладушку под
яблоней. Теперь, как только сосед заснул, напихал под одеяло стружек со
щепками, придал им соответствующую форму, на случай если он все-таки
проснется до моего возвращения, и побежал на станцию.
С электрички на автобус, с автобуса на последнюю электричку на другой
линии, а там пешком - летние ночи короткие. С рассветом разыскал я ту
куртину сорочьих ягод. Допускаю: кто-нибудь другой на моем месте,
возможно, придумал бы и получше, или, располагай я временем, придумал бы и
сам. Но тогда мне ничего не подворачивалось более достойного, более
честного, чем побыстрее набрать сорочьих глаз с притягательным вкусом и
принести жене, чтобы и она стала молодой, как я. Не давали мне покоя
удаляющиеся шаги, зловещие звуки.
Только ничего не вышло с самого начала. Не нашел я ни единой
притягательной ягоды ни в куртине, ни кругом, как ни прочесывал лес.
Желтых ягод тоже осталось мало. Я уж под кустами шарил, хоть бы падалица
нашлась. Нет. Небо начало зеленеть. Что, если Корнеплодыч рано встает,