"Дмитрий Шашурин. Сорочий глаз (Повесть, фантастика)" - читать интересную книгу автора

называть не его именем, а Петровичем, Иванычем и по-другому, хоть
Морковичем, чтобы не давать ни его, ни своего адреса и еще чтобы передать
свое тогдашнее бесшабашное, озорное от молодости настроение. Увидел
Петровича на его участке тоже как-то механически и сразу же брякнул:
- Здорово, - говорю, - Иваныч!
Он на меня таращится, я, спохватившись, на него, стоим так, не
двигаемся и молчим. Мне уже впору сматываться, как он вдруг светлеет, и по
лицу его становится понятным, что он о чем-то догадывается. Я же таращусь
еще больше, полностью овладев за эти мгновения пониманием ситуации, никак
не могу представить, о чем же здесь возможно догадаться.
- Ага! - говорит Моркович. - Здорово! Ты небось Жора? Тебя, -
называет мое имя-отчество, - направил сюда?
Я тоже говорю:
- Ага!
- Сам-то, - снова звучит мое имя-отчество, - когда приедет? Или
заболел?
Мне это подходит, я киваю и говорю со вздохом:
- Заболел!
Вижу, как Помидорыч попервоначалу захмурнел, но тут же, снова мне на
удивление, засветился еще одной догадкой. Какой же умный оказался мужик
мой сосед! Но на этот раз и я догадался, в чем его догадка. Рябиныч
догадался, что Жора напускает на себя малословность и мрачность, оттого и
звучит фальшь, которая его настораживала. Теперь же Капустыч успокоился
совершенно. С такой чуткостью и наблюдательностью он далеко бы пошел, если
б не стремление немедленно разгадать и успокоиться.
В той жизни, за которой для меня защелкнулся замок, ширкнула задвижка
и удалились родные шаги (звуки все те же, старые, привычные, а видимость
неузнаваема), говорил я Абрикосычу про чудака-студента Жору, сына наших
знакомых. Вот теперь он и догадывался обо всем наперед, и восхищался, что
сподобился общаться с закидоном, у которого прямо-таки трагическая рожа. А
какая еще могла быть в тот день у меня рожа, хоть и молодая, что у меня
творилось на душе-то?
Салатычу же развлечение, материал для наблюдений и догадок. Ну и
дает, парень, лихо. Вот напускает на себя мраку, думал он не без уважения
про меня - Жору и в то же время предвкушал, как этот надутый индюк
осрамится с наладкой всей его садовой техники да со столярными работами, в
которых я подрядился ему помочь, а прислал вместо себя явного неумеху.
Теперь уж и я читал все мысли своего соседа в самый момент их зарождения.
А в ушах моих продолжали звучать удаляющиеся шаги, уходили они все дальше
и дальше. Даже теперь, после всего, что произошло со мной, когда затаюсь,
снова слышу, как они уходят.
Три дня на садовом участке давали мне передышку, возможность
прикинуть, продумать ближайшие действия, избежать немедленной катастрофы.
Как бы я смог объяснить собственное свое исчезновение и то, что на мне
были все до единой вещи пропавшего?
- Ты, Жора, - сказал мне вдруг Огородыч, - хороший, видно, жлоб, свои
джинсы-пинсы пожалел, а костюмчик, - называет мои ИО, - надел. У тебя
брезентовая спецовка, выходит, для театра и танцев, шерстяной костюм
наоборот - для грязной работы. Не порви ненароком.
С того у меня и начались раздумья, что будет, если... И выгородилась