"Виктор Шавырин. Коза-дереза (Повесть, Журнал "Русская Провинция" 1996/1)" - читать интересную книгу автора

грязи озлобленные мужики-гречкосеи, стучала молотилка, да Волосатый дед,
особенно сочно и неторопливо выговаривавший ругательства, вез в поле бочку
солярки. Темнело, часов с шести многие укладывались спать, потому что
керосин жалели и поднимались до рассвета. Но коенкто, напротив, балакал на
бревнышках в сумерках, и обязательно иная еще не старая баба говорила
мечтательно и тихо:
- Сейчас в городе молодежь по улицам гуляет...
Нет, - однажды возразили на такие слова, - там гуляют только до восьми
часов, а после не выходят, после на улицах одна шпана.
Но что сказано, то сказано, и я уже сам мечтал, не зная толком, о чем.
Молодежь? Слово-то какое! Не мужики, не девки, не ребята, а молодежь! По
улицам! Гуляет! Да хоть и до восьми часов, - кто бы из наших отказался
назваться молодежью да погулять?
- Мама, а в деревне асфальт будет? - спросил я однажды.
- Должно быть, будет, - ответила она, но не знаю, насколько искренне.
Может, готовила к будущей жизни - учила верить в прогресс.
- А когда будет?
- Ну, не скоро... Может быть, лет через тысячу...
Я был сражен моим горем. Я уже так живо представил себе асфальтовую
дорожку, идущую мимо полу засохшего клена, что рос напротив Поварешкиной
избы к магазину и далее, даже чуть было не киоск с мороженым на обочине этой
дорожки представил... И я иду по этой дорожке, дохожу до киоска, и... Через
тысячу лет!
А человек живет сто лет, - это я уже знал. Да это же дальше, чем конец
жизни, это тогда, когда меня не будет, - что же, не все волшебство мира
выпадет на мою долю? Зачем я тогда родился, зачем живу? Так печалился Адам,
узнав от Бога, что он смертей. Но не смерть печалила меня тогда, - а то, что
не будет в моей деревне, асфальтовой дорожки. А если бы в то время
кто-нибудь сказал нам, что не будет и самого села? И не через тысячу лет, а
при нашей жизни? Но кто тогда мог бы предположить такое? Оптимистами мы
были, оптимистами!
Мы жили - как объясняла черная тарелка - в необыкновенное время, в
эпоху больших свершений и великих планов. Мы свято верили, что придет черед
всего искусственного: искусственной земли и искусственного неба,
синтезированной пищи и имитаций природы, и сами мы отчасти станем
искусственными, с сердцами из нейлона, которым век износу не будет, - но
почему-то подразумевали, что наши души останутся прежними, неувядаемыми,
рожденными среди цветов, лесов и коз. Не о том ли нам пели черные тарелки,
не о том ли кричали газеты, приветствуя летавших в космосе собак и людей, не
о том ли говорили в школе.
- Не в будущее ли мы были устремлены так, что уже как бы не чувствовали
подошвами настоящее? Вот и верили мы, что совершаем последний шаг по грязи,
а следующий шаг придется уже по асфальту, по пластмассе, по ковровой
дорожке, что вдруг расточатся как демоны ночи, закопченные гречкосеи,
неистребимо пахнущие мазутом, и бабы их, неистребимо пропахшие силосом, и...
ура!
Со временем перестал я хотеть, чтобы в лесу жили синие джамбли,
перестал даже желать взглянуть хоть разок, как гуляет под Вечерней Зарницей
нежно любящая молодежь, а захотел построить стеклянный город у марсианских
каналов. Это тоже была поэтическая мечта, но в городе среди синтезаторов