"Ирвин Шоу. Одиссея стрелка" - читать интересную книгу автора

войны. А как обстояло у вас с девушками на Ближнем Востоке? - спросил он
вежливо.
- Была в Иерусалиме очень милая девочка из Вены, - протянул мечтательно
Стаис, - а вообще-то говоря, "дубль-пусто". На Ближнем Востоке, если ты не
офицер, то нужно быть семи пядей во лбу.
- Слыхал, - подтвердил грустно Новак. - Впрочем, мне что там, что в
Оклахоме. Чем и была хороша эта девчонка из Флашинга, Лонг-Айленд. Первый
раз она увидела меня, когда я вошел в ювелирный. Она там работала; я был в
робе, со мной был парень, скользкий такой. Он с ходу назначил ей свидание
на вечер. А она улыбнулась мне, и, не будь у меня кишка тонка, я бы тоже
назначил ей свидание. Конечно же, я этого не сделал. Сижу я в тот вечер у
себя в комнатушке в ХСМЛ. Звонит телефон. Она. Парень тот не пришел, -
сказала она, - не хочу ли я встретиться с ней?
Тень улыбки скользнула по его лицу при воспоминании о том трепетном
мгновении торжества, пережитом далеко отсюда, в крохотной комнатушке ХСМЛ.
- Не прошло и минуты, а я уже вылез из своей робы, потом побрился,
принял душ и заехал за ней. Кони-Айленд - вот куда мы отправились. Я там
был первый раз за всю свою жизнь. На курсах проучился я три с половиной
недели, и каждый вечер мы проводили вместе. Такого тоже никогда в моей
жизни не было, чтоб девушка хотела меня видеть каждый вечер. Накануне
моего возвращения в эскадрилью она сообщила, что ей разрешили уйти с
полудня и что она хотела бы проводить меня на вокзал, если я не против. В
полдень я зашел за ней в ювелирный, и ее босс пожал мне руку. Она держала
какую-то завернутую в бумагу коробку, и мы спустились в метро и
отправились в Нью-Йорк-сити. Потом зашли в кафетерий и чудесно пообедали.
А потом она проводила меня на вокзал и отдала ту коробку. Это были конфеты
Шрафта, и она плакала там, у входа, плакала, потому что я уезжал, и
сказала, что очень хочет, чтобы я писал ей, все равно что. Новак замолчал,
но Стаис был уверен, что перед парнем сейчас снова тот вокзал: спешащая
толпа, коробка шоколадных конфет, рыдающая девушка. И видит он все это так
же ясно, как этот послеполуденный солнечный свет, заливающий африканский
берег.
- Вот я и пишу, - сказал Новак. - Она пишет, что у нее сейчас
техник-сержант, а я все равно пишу. Уже полтора года, а что прикажете
делать? Вы... вы тоже вините ее?
- Нет, - сказал Стаис, - не виню.
- Я вам не очень надоел? - спросил Новак.
- Совсем нет. - Стаис улыбнулся ему. Внезапно он почувствовал, что
головокружение прошло и можно закрыть глаза. Погружаясь в таинственное и
вечно живое море сна, в котором он прожил почти все последние дни, он
услышал слова Новака: "А теперь напишу матери".


За окном пел черный мальчишка, рокотали, идя на посадку, самолеты,
вернувшиеся с Атлантики, тревожно завывали те, которым предстояло лететь
через Сахару.
Опять сны. Арабы, закутавшись в лохмотья, гонят верблюдов по периметру
летного поля на фоне "либерейтеров", ждущих, пока их загрузят бомбами. Два
"митчелла", все еще горящих на бразильском берегу. В одном из них Фрэнк
Слоун, а над ним кружит Уайтджек, который перед самым полетом сказал ему,