"Ирвин Шоу. Пестрая компания (сборник рассказов)" - читать интересную книгу автора

оккупационных марок и методично, своими прямыми, ловко, как рычаги
работающими руками, отсчитывает купюры; закрыл ящик на ключ, пододвинул
деньги Гарбрехту.
- Этого вполне достаточно, чтобы вы протянули до следующей недели.
Потом увидимся.
- Слушаюсь, капитан! - Гарбрехт накрыл ладонью деньги, подтащил
поближе к себе, к самому краю стола. Вынул бумажник и стал медленно, одну за
другой, аккуратно вкладывать туда купюры. Действовал он неловко и неуклюже,
ибо пока не научился шустро работать левой рукой; его правая была зарыта во
дворе полевого госпиталя, расположенного на пивзаводе, за тысячу четыреста
миль отсюда.
Михайлов равнодушно взирал на его суетливые движения, но помощь не
предлагал. Спрятав бумажник, Гарбрехт встал, взял пальто, наброшенное на
спинку стула, с трудом натянул на плечи.
- Итак, до следующей недели.
- До следующей,- отозвался Михайлов.
Гарбрехт не отдал ему честь; открыл двери и вышел. Спускаясь по грязным
ступеням и проходя мимо двух субъектов в штатском, маячивших в темном холле,
он думал с каким-то нервным ощущением триумфа: "По крайней мере, я не отдал
честь этому подонку. И не делаю этого уже третью неделю подряд".
Субъекты в штатском уставились на него невидящим, но угрожающим
взглядом. Теперь он их слишком хорошо знал и больше не боялся. Они так
смотрели на все, что их окружало. Если перед ними стояла лошадь, крутился
ребенок или лежал букет цветов - они на все это смотрели с угрозой в
глазах. Просто такой была удобная для них, отработанная ими притирка к этому
миру,- в точности как улыбка у Михайлова. "Эти русские,- размышлял
Гарбрехт, шагая вниз по улице,- такие мерзкие люди - и вдруг в Берлине!"
Гарбрехт шел не глядя по сторонам. Облик немецких городов стал
монотонно одинаковым: груды камней, булыжники, разбитые статуи, аккуратно
подметенные дорожки между кучами битого кирпича, маячащие поодиночке мрачные
стены, каркасы зданий, полуразрушенные дома, где каким-то образом ухитрялись
жить десятки семей. Шагал быстро, энергично, как и все другие, размахивая
несколько неуклюже единственной рукой, чтобы не утратить равновесия, но из
того, что он видел, очень немногое производило на него впечатление. Когда
ему отрезали руку, им целиком овладело немеющее оцепенение. Словно тебе
ввели какое-то анестезирующее средство в позвоночный столб. Ты пребываешь в
полном сознании, все видишь, все слышишь, можешь говорить, понимаешь, что с
тобой делают, но при этом - абсолютно никаких ощущений. В конце концов, это
Гарбрехт знал, анестезия рассосется, но сейчас она ему очень, очень нужна,
ибо стала для него самой ценной и надежной защитой.
- Лейтенант! - раздался у него за спиной женский голос.
Гарбрехт не оглянулся.
- Ах, лейтенант Гарбрехт!
Он остановился, не спеша повернулся: вот уже больше года никто его так
не называл. Какая-то блондинка небольшого роста, в сером пальто спешила к
нему. Он глядел на нее, озадаченный: никогда прежде ее не видел, и начал уже
сомневаться, она ли выкрикнула его фамилию?
- Это вы мне кричали? - спросил он, когда она остановилась перед ним.
- Да, я,- подтвердила она.
Худенькое, бледное, но довольно красивое лицо; она даже не улыбнулась.