"Ирвин Шоу. Рывок на восемьдесят ярдов" - читать интересную книгу автора Луиза хохотнула.
- Журналам приходится бороться за тиражи. Поэтому издатели стараются расширить спектр авторов. И потом, сейчас не найти автора моложе семидесяти, который не был бы коммунистом. - Я не думаю, что тебе следует общаться с этими людьми, Луиза. Тем более, пить с ними. - Он очень милый мальчик. Читает Эрнеста Доусона. - Кто такой Эрнест Доусон? Луиза похлопала его по руке, встала, поправила волосы. - Английский поэт. Дарлинг почувствовал, что в чем=то не разочаровал ее. - Я должен знать, кто такой Эрнест Доусон? - Нет, дорогой. Пожалуй, я приму ванну. Когда она ушла, Дарлинг прошел в угол, где лежала шляпка, поднял ее. Ничего особенного, клок соломы, красный цветок, вуалетка. В его огромной руке она ничего не значила, но на голове жены подавала какой=то сигнал... большой город, умные и опытные женщины пьют и обедают с мужчинами, которые им не мужья, говорят о том, чего нормальный человек знать не знает, французы рисуют картины не кисточками, а локтями, композиторы пишут симфонии без единой в них мелодии, писатели знают все о политике, женщины знают все о писателях, пролетарском движении, Марксе, обеды, где встречаются лучшие красавицы Америки и гомосексуалисты, которые смешат их до слез, потому что недоговоренные предложения понимаются с полуслова и вызывают безумный смех, жены, которые называют мужей "бэби". Он положил шляпку, клок соломы, красный цветок, вуалетка, на стол. Глотнул чистого виски и прошел в ванную, где его девочка, похлопывая по воде рукой, отчего по ванной растекался запах ароматических солей, которыми она пользовалась. Постоял, глядя на нее сверху вниз. Она улыбнулась, ее розовое тело поблескивало в теплой, душистой воде. Вновь он осознал, как она прекрасна, как она ему нужна. - Я хочу, чтобы ты не называла меня бэби. Она посмотрела на него, ее глаза наполнились печалью, она поняла, что он хотел ей сказать. Он опустился на колени, обнял ее, замочив рукава пиджака и рубашки, изо всех сил прижал к груди, едва не раздавив, поцеловал в отчаянии и печали. Потом он начал работать, продавал недвижимость и автомобили, но почему=то, хотя он и являлся на работу каждый день к девяти утра, ему не удавалось ничего продать и хоть что=нибудь заработать. Луиза тем временем стала заместителем редактора и их дом заполнили какие=то странные мужчины и женщины, которые говорили очень быстро и спорили о таких абстракциях, как настенная живопись, новелисты, профессиональные союзы. Спиртное Луизы пили негры, пишущие короткие рассказы, и множество евреев, здоровенные мужчины со шрамами на лицах и ссадинами на кулаках, которые медленно, но со знанием дела говорили о пикетах и стычках с охранниками и штрейкбрехерами у заводских ворот. И Луиза чувствовала себя среди этих мужчин, как рыба в воде, понимала, о чем они говорят, высказывала мнения, к которым они прислушивались, спорила с ними на равных, словно мужчина. Она знала всех, ни перед кем не унижалась, читала книги, о которых Дарлинг и не слышал, чувствовала себя своей в этом огромном городе, |
|
|