"Андрей Щупов. Тропа поперек шоссе" - читать интересную книгу автора

было бесполезно, и именно от такого исполина я удирал во все лопатки в
направлении береговых скал. Сам не знаю почему я выбрал такую дорогу, но
возможно я ничего не выбирал. Разве овца выбирает путь, когда за ней мчатся
собаки? Также было и со мной.
По счастью, укрытие я все же нашел. Втиснувшись в узкую расщелину между
шероховатых, прогретых солнцем скал, я кое-как развернулся и, зачерпнув в
горсть ноздреватого песка, швырнул в приблизившуюся рыбью морду. Моей атаки
этот гигант даже не почувствовал, но и раздвинуть тяжелые камни ему оказалось
не под силу. Замирая от ужаса, я битых полчаса наблюдал, как обозленная рыбина
мечется вокруг, не зная как добраться до человеческого дитеныша. Должно быть,
от страха я потерял сознание. А когда очнулся, увидел подмигивающего мне Уолфа.
-- Ну, ты, брат, и забился! Как же нам теперь тебя доставать?
Расщелина и впрямь была столь узкой, что взрослые в состоянии были
просунуть в нее только руку. Но я все же выбрался обратно. Вполне
самостоятельно. Мне было тогда три года, но я впервые ощутил себя маленьким,
слабым, но мужчиной. Наверное, те страшные минуты, проведенные в содрогающейся
от ударов расщелине, изменили мой возраст. Впрочем, об этом я догадался
позднее. Много позднее...

###Глава 4

Временами автобус трясет как в лихорадке. Не такой уж он, значит, крепкий
и здоровый. А мы по-прежнему располагаемся на полу среди багажа и продуктов.
Комфорт сомнительный, но подобное положение вещей уже никого не тревожит. Мы
попривыкли. А пассажиры, поселившиеся в автобусе до нас, мало-помалу оживают.
Из невозмутимых истуканов с безразличными лицами они потихоньку превращаются в
обычных людей. Ну, может быть, не совсем обычных, но все-таки достаточно
похожих на нас. В удивительных костюмах, белокожие, с заторможенной мимикой,
они мало-помалу развязывают языки, находя среди нас собеседников, а отличие
кожаных сверкающих чемоданов от наших залатанных мешков, костюмов от лохмотьев
-- с каждым часом все более отходит на второй план. Мы становимся попутчиками,
а точнее -- уже стали.





* * *
В окнах свистел ветер, он был силен, как никогда, и все же солнце с
легкостью прошивало его насквозь. Дядюшка Пин, неисправимый болтушка и хвастун,
потирал руки, переходя от собеседника к собеседнику. У нас, в Лагуне, все давно
уже от него устали, здесь же дядюшку соглашались слушать, и, задыхаясь от
радости, он развивал одни и те же темы -- о свирепости осенних грипунов, о
зубах тупорылой щуки и вообще о превратностях жизни. Даже Леончик сумел
заинтересовать кого-то из прежних пассажиров и теперь, заикаясь, день-деньской
молол какую-то чушь про хитрого окуня, якобы поедавшего его кокосы, про солнце,
что иной раз подбрасывало на острова своих маленьких раскаленных родственников,
про блуждающие звезды и сны, которых он никогда не понимал, но про которые ему
рассказывали другие. Его слушали, ему что-то даже пытались возразить и
растолковывать, не зная еще, что Леончик пускает чужие мысли в обход головы --