"Владимир Щербаков. Летучие зарницы ("Искатель", 1985, № 1)" - читать интересную книгу автора

казалось, ни конца ни краю. Сосны отсвечивали бронзой, стволы их были
теплыми, если прижаться к ним на минуту плечом... Был привал, но мы почти
не говорили, хотя нас в этакой глуши никто бы все равно не услышал. Когда
солнце скрылось, нарубили лапника, устроили что-то вроде шалаша. Но не
спалось на голодный желудок. Тот котелок картошки, который дала хозяйка,
вспомнился нам не один раз. Потом я уснул, как будто провалился в
пропасть, и к исходу ночи опять проснулся от холода и уже не мог спать.
Сжав коченеющее тело руками, я лежал с открытыми глазами и наблюдал в
просвет лапника, как плавали серые кочующие облака, открывая временами
холодное темно-синее небо.
Утро двенадцатого октября сорок первого года...
Тяжелый день. Поблизости нет воды. Мешко вернулся с пустым котелком.
Делать нечего, бредем через лес, прислушиваясь к каждому шороху. Нервы
напряжены, только Ивнев идет как ни в чем не бывало, как будто он
действительно знает, куда надо идти.
Лес, лес, поляна с палевыми кустами, с зеленой еще лесной травой, с
черной птицей в небе над головой. В этот день я всерьез задумался о смысле
и цели дальнейшего существования. Вот как это случилось.
Мы вышли на пригорок и остановились: другой склон его круто обрывался
вниз. Подошли к обрыву и внизу, под ногами нашими, увидели шоссе. Серая
лента его жила странной жизнью. По нему ползли танки с крестами на броне,
тянулись машины, неторопливо шли тягачи с орудиями на прицепе. Шум едва
достигал наших ушей, так было высоко, но увиденное осталось в памяти, и
потом, много дней спустя, я еще будто воочию видел эту механическую
лавину.
Мы стояли и смотрели как завороженные на это шествие нечистой силы.
Ощущение полного бессилия овладело мной. Что можно противопоставить этой
стальной армаде? И зачем вообще мы идем, а главное - куда? Конечно,
капитан сам не знает этого. А раз так, почему мы все еще подчиняемся ему?
Разве теперь имеют какое-то значение воинские звания? Да, я думал именно
это над обрывом, но, слава богу, у меня достало ума промолчать. Иначе...
Трудно было предугадать действия капитана. Возможно, он
снисходительно промолчал бы. Какое ему сейчас дело до меня? Все эти дни я
ревниво-внимательно пытался обнаружить следы страха в поступках капитана,
разглядеть эти следы в его серо-синих глазах, когда на привалах он
присаживался на охапку хвороста и над переносицей его сходились складки.
Но я не видел этого страха. Или он так умело скрывал его от нас?
И теперь капитан задумчиво смотрел вместе с нами на тягачи, грузовики
и танки, а потом, когда колонна прошла и скрылась за дальним поворотом
дороги, дал приказ спускаться. Хочет проверить нас? Провести по следу
чудища, чтобы мы перестали его бояться? В самом деле, если есть сила,
внушающая страх, то есть и противостоящая ей: вера, убежденность в правоте
дела, во имя которого воюешь. Вот о чем я думал, вслед за капитаном
спускаясь к дороге, хватаясь за стволики осин.
("Впрочем, какая мы сила?" - думал я к вечеру. Даже вместе с
капитаном мы ничего не стоим против одного-единственного танка из той
колонны. Впервые в жизни видел я танки врага, и они казались на шоссе еще
страшнее, наверное, чем на поле боя.)
Мы пересекли дорогу. Капитан остановился у обочины и с минуту медлил,
пока мы не оказались в лесу по другую сторону дорожного полотна. Когда он