"Лао Шэ. Старый вол, разбитая повозка (Эссе) (Главы из книги) " - читать интересную книгу автора

к чужой славе". Наверное, самым подходящим заглавием было бы что-нибудь
вроде "Творческого опыта" или "Десяти бесед о творчестве": ведь я
действительно хочу говорить об опыте, накопленном мной за годы
литературной деятельности, и опубликовал я ровно десять книг. Что ж,
заглавия неплохие, но в сравнении со "Старым волом, разбитой повозкой"
им: чуть-чуть недостает поэтичности. К тому же, произнося такие слова,
как "творчество" или "опыт", человек часто напоминает "раздутого вола"
[Игра слов: по-китайски "раздувать вола" означает хвастаться], так что
пусть уж лучше будет "старый вол": излишняя скромность не нужна, но и
хвастовство к достоинствам не отнесешь. Итак, мы остаемся со старым
волом и разбитой повозкой.
До того как я написал "Философию Чжана", у меня не было ни
предназначенных для печати произведений - школьные сочинения и
стихотворные упражнения, конечно, не в счет, - ни писательских амбиций.
Правда, в Нанькайском школьном журнале я опубликовал один рассказец, но
сделал это лишь для того, чтобы заполнить оставшееся место. При этом я
не испытал даже гордости от сознания, что могу сочинять не хуже любого
другого преподавателя родной речи. Литературу я любил всегда - иначе не
стал бы преподавать ее, но, если говорить по совести, преподаванием я
занимался только ради заработка. Это занятие было для меня вынужденным
(как участие в навязанном противником бою) и временным, случайно
подвернувшимся под руку, а амбиции мои были направлены в сферу дел
государственных. В ту пору я был уверен, что у меня есть к этому
способности и что при удачном стечении обстоятельств я вполне могу стать
премьер-министром или кем-нибудь в этом роде. Литературу же я любил так,
как любят котят или щенков, - не придавая этому чувству большого
значения и не собираясь стать специалистом-ветеринаром. Продолжай я
работать преподавателем родной речи, возможно, меня через пару лет
выставили бы из школы. Само по себе это вряд ли особенно огорчило бы
меня, но, если в тот момент место премьер-министра оказалось бы как на
грех занятым, мне наверняка пришлось бы испытать кое-какие жизненные
неудобства. Одним словом, до того как мне пошел двадцать седьмой год, я
и во сне не мечтал о том, чтобы писать ради публикации. Заодно
признаюсь, что до сих пор не смирился до конца со званием "писатель" и
по-прежнему подумываю о карьере, хотя теперь уже согласен побыть
некоторое время просто министром.
На двадцать седьмом году жизни я выехал за границу. Чтобы лучше
усвоить английский, я читал романы, но все еще не помышлял писать сам.
Новизна впечатлений от пребывания в чужих краях постепенно притуплялась:
спустя полгода я начал ощущать одиночество и все чаще думал о доме. В
родном доме я не жил с тринадцати лет, так что в понятие "дом" я включал
все, что знал о родной стране. Воспоминания о пережитом - конечно, те из
них, что были окрашены в самые яркие цвета, - словно картины, возникали
в моей душе, и часто, держа в руках книгу, я забывал о ней и предавался
думам о прошлых днях. Картины, запечатленные в романах, перемежались с
картинами, всплывавшими в моих воспоминаниях, - так почему бы не
попробовать и их запечатлеть в книге? Мне захотелось взяться за перо.
Но ведь художник, прежде чем взяться за кисть, делает предварительные
эскизы. С чего начать? В ту пору я еще не знал, что на свете существуют
самоучители для пишущих романы и прочие пособия этого рода. Я был знаком