"Роберт Шекли. Право на смерть" - читать интересную книгу автора

генерал-инспектора, седым жилистым полковником - типичным педантом, какого
словами не проймешь. Он уже знал, в чем дело, и не стал рассусоливать.
Разговор оказался коротким.
- Рядовой, - сказал он. - Мне жаль, что так получилось, но уже издан
новый приказ. Красные увеличили количество оживлений, и мы не можем от них
отставать. Согласно последнему приказу число оживлений, дающее право на
отставку, увеличено до шести.
- Но этот приказ отдан уже после моей смерти.
- Он имеет обратную силу. У тебя впереди еще две смерти. Все,
рядовой. Удачи тебе.
Вот так. Как будто не знал, что от начальства справедливости не
добьешься. Откуда им знать о наших мучениях? Их редко убивают более одного
раза, и им просто не понять, что испытывает человек после четвертого.
Пришлось возвращаться в траншею.
Я не торопясь шел мимо заграждения из отравленной колючей проволоки,
крепко задумавшись. Миновал какую-то фиговину, накрытую брезентом цвета
хаки с нанесенной по трафарету надписью "Секретное оружие". В нашем
секторе всякого секретного оружия - как собак нерезаных. Каждую неделю
поступает что-то новенькое. Черт его знает; глядишь, какое-нибудь и в
самом деле выиграет войну.
Но сейчас мне было на это начхать. Я размышлял над следующей строфой
из того же стихотворения Эмерсона:
И даль, и забытое рядом;
Что солнце, что тень - не понять. Пропавшие боги вернулись Позора и
славы искать.
Старина Эмерсон попал в точку, потому что именно таким ощущаешь себя
после четвертой смерти. Тебя уже ничто не волнует, все едино, все обрыдло.
Поймите меня правильно, я не циник. Я клоню лишь к тому, что, умерев
четыре раза, человек просто обречен взглянуть на мир другими глазами.
Добрался я наконец до старой доброй 2645Б-4, поздоровался с парнями.
Оказалось, на рассвете пойдем в атаку. Я продолжал размышлять.
Я не дезертир, но решил, что четырех смертей с меня хватит. И в
завтрашней атаке нужно умереть наверняка. На этот раз ошибок не будет.
Едва забрезжил рассвет, мы миновали наши проволочные заграждения и
перекатывающиеся мины и сосредоточились на ничейной полосе между нашей
траншеей и 2645Б-5. В атаку шел весь батальон, а в боекомплекте у нас были
пули нового образца. Сперва мы продвигались довольно быстро, но затем
противник взялся за нас всерьез.
Но мы не останавливались. Вокруг свистели пули и громыхало, как в
аду, но меня даже не задело. Мне уже начало казаться, что атака станет
успешной, а меня не убьют.
И тут я нарвался - разрывная пуля в грудь. Смертельная рана, тут и
думать нечего. Обычно если тебе такое врежет, падаешь как подкошенный. Но
я не упал. На этот раз я должен умереть наверняка. Поэтому я встал и
заковылял вперед, опираясь на винтовку как на костыль. Я прошел еще
пятнадцать ярдов под таким бешеным перекрестным огнем, какого и не
припомню. И тут мне врезало еще раз. Точно так, как надо, без дураков.
Разрывная пуля просверлила мне лоб. В последнюю долю секунды я еще
успел ощутить, как вскипают мои мозги; и понял, что на этот раз промашки
не будет. В случае серьезных ранений головы брамины бессильны, а моя рана