"К.Шефер. В неверном свете " - читать интересную книгу автора

бесчисленных кабачков. Камеры с видом на замок, в которые долетал шум
нескончаемого праздника. Он не стал смотреть на тюрьму, когда они проезжали
мимо. За университетской площадью они свернули на широкий бульвар
Фридрих-Эберт-Анлаге и постепенно набрали приличную скорость.
Тойер закрыл глаза. Он знал тут каждый дом, вот Институт музыки, здания
столетней давности по обе стороны улицы. Потом они пересекли площади
Эбертплац и Аденауэрплац и покатили по бульвару Курфюрстенанлаге; там
начинался Гейдельберг, виды которого уже не украшали многочисленные
путеводители. За ведомством здравоохранения свернули налево, к новому, хотя
уже не очень новому, зданию отделения полиции "Гейдельберг-Центр".
Тойер не любил это здание. С него слетел весь глянец уже через
несколько лет после постройки, а достойно стареть такие дома не умеют - в
этом болезнь всех нынешних новоделов.
Концепция Зельтманна, разумеется, включала и запрет на курение во всех
служебных помещениях, словно из-за этого лишения крепла злая хватка у
сколоченных им групп. Тойера такая мера не задела - он сам уже несколько лет
назад бросил курить вопреки всем общепризнанным моделям никотиновой
зависимости. Штерн не курил вообще - берег здоровье, Лейдиг курил тайком -
боялся матери. Зато Хафнер по-прежнему не вынимал изо рта сигарету и при
необходимости готов был заткнуть сигнализатор дыма старыми носками. Вот и
сейчас он дымил как паровоз, так как дама из прокуратуры еще не появилась.
Лейдиг не счел нужным менять свою элегантную позу только из-за того,
что в кабинет вошли его коллеги и шеф: он развалился в кресле, положил ноги
на стол и сцепил на затылке пальцы; одет он был безупречно, но старомодно -
единственный ходил в костюме. Порой он излучал бездонную самоуверенность, но
только тогда, когда рядом не было его матери.
Хафнер не мог или не желал отказаться от своей гипотезы. Он снова
забубнил о "масленичном деликте". Но от него просто отмахнулись, не тратя
времени на комментарии.
- Он зацепился за мост Теодора Хойса, - проговорил Штерн. - Значит, он
не мог с него ни спрыгнуть, ни упасть, ни быть сброшенным, ведь тогда его
понесло бы дальше, течение там не приведи Господь. Кроме того, там нашлись
бы и свидетели происшествия.
Тойер кивнул.
Лейдиг, зевнув, сказал:
- Значит, он воспользовался Старым мостом или даже плотиной.
Хафнер упрямо потряс головой; было видно, как сильно его задела эта
история.
- Мне вообще не нравится, что тут автоматически предполагается
самоубийство. По-моему, вы боитесь тяжких преступлений.
Лейдиг, который тратил добрую половину своей молодой профессиональной
жизни на то, чтобы донимать Хафнера, согласился, что он в самом деле
опасается тяжких преступлений и не видит в этом ничего зазорного.
Тойер рассердился и попросил всех помолчать.
Вместо того чтобы глядеть в окно, что всегда помогало ему размышлять
над проблемой, теперь он смотрел на крупную мальчишескую голову Штерна. В
новых кабинетах, предназначенных для созданных групп и отремонтированных
кое-как, Зельтманн повелел расставить столы в "способствующий общению" круг.
Свежеиспеченный шеф группы ненавидел своего начальника уже за это. С первого
же дня Тойер сантиметр за сантиметром выдвигал свой стол из круга, чтобы к