"Вениамин Шехтман. Инклюз" - читать интересную книгу автора

обращенные к ней у стены склада, возымели свое действие.
Полигон обслуживало (не в этот странный день, а обычно) изрядное
количество людей, питание которых было организовано централизованно.
Следствием чего являлся размер плит и баков, увиденных мной, когда через
приоткрытую дверь я проник в варочное помещение. Кастрюли были армейского
образца: массивные пароварки, утопленные в цилиндрическое основание,
способные к наклону, но не к перемещению (и похожие на смышленого робота из
ставшей вскоре популярной кинотрилогии.) А также простые алюминиевые баки
вместимостью около сорока литров, помеченные сочетанием букв и римских цифр,
нанесенных на их наружные стенки красной краской. На той надписи, что была
обращена прямо ко мне, с неясной угрозой значилось "мясо". Угроза, вероятно,
исходила не от самого слова, а от пьяноватой лихости, с которым оно было
начертано краплаком на сером кастрюльном боку.
Среди этих циклопический инструментов кухарского дела бродил он самый -
хранитель шлагбаума. Он производил впечатление человека, который не вполне
понимает, чего он ждет, однако ждет упорно, все больше раздражаясь
необходимостью ожидания и неясностью его цели.
Он ничего не бормотал, ходил взад-вперед молча, хотя к его немолодому
брюзгливому лицу и нескладной, широкой не там, где надо, фигуре, бормотание,
возможно, даже скабрезное, подошло бы, как нельзя лучше. Одетый в положенное
ему по должности обмундирование, он отчетливо тяготился им, ему было
неудобно, он часто поправлял китель и сдвигал кобуру на поясе то на живот,
то на бок.
Опустившись пониже так, чтобы моя голова не возвышалась над кастрюлями
(от них резко пахло ацетоном, и я решил, что им должно быть только что
разводили краску, которой нумеровали кастрюли), я быстро приблизился к нему
сзади и схватил руками за щиколотку в то самое время, когда он собирался
поднять вторую ногу, чтобы продолжить свой скрашивающий ожидание путь
туда-сюда. Вздернув его ногу вверх, я не отпускал ее, пока он не упал прямо
лицом, успев только выставить одну руку. Тут же я оказался сидящим у него на
спине, моя рука опустилась на его кисть и выломила вверх указательный и
средний пальцы. Он завыл и невероятным при его внешности ловким и быстрым
движением сбросил меня с себя. Инстинктивно прижимая к себе покалеченную
руку, он попробовал откатиться, но в узком проходе это невозможно, и тогда
он неуклюже, как брыкающийся ребенок, но весьма болезненно заколотил по мне,
лежащему рядом с ним, ногами.
Прикрывая голову, и, в свою очередь, отпихиваясь от него ногами, я
встал и, дернув за ручку, опрокинул на него одну из кастрюль.
Его не обварило супом или киселем. В кастрюле был ацетон и ничего
больше. Это сделалось очевидно, как благодаря мгновенно усилившемуся запаху,
так и тому, что часть ацетона попала ему в глаза с самыми разрушительными
последствиями. Позволю себе не описывать, как это выглядело: таких описаний
следует избегать.
Отпрянув от хрипящего, прижимающего к лицу обе (даже поврежденную)
руки, я с непониманием уставился на Ирину, появившуюся в испачканном,
кое-где разорванном платье за спиной у моей жертвы. Обеими руками она
сжимала деревянную киянку с кустарно выполненной насечкой на бойке - должно
быть ее держали на кухне для отбивания бифштексов (хотя вряд ли здесь
готовили бифштексы, скорее просто отбивали жилистое низкосортное мясо для
придания ему хоть какой-то съедобности).