"Лев Шейнин. Западня ("Записки следователя") " - читать интересную книгу автора

получает и вообще ничем в этом смысле помочь следствию не может.
Это была смуглая, темноглазая, очень элегантная женщина, с большой
выдержкой и тактом. И было ясно, что она ничего не скажет. В разговоре
случайно выяснилось, что Мария Федоровна дружит с женою одного из обвиняемых
по этому делу, тоже молодой женщиной, гораздо менее интересной, чем Мария
Федоровна.
Хотя я был еще молодым следователем, но уже знал, что если дружат две
женщины такого пошиба и если одна из них менее интересна, то в глубине души
она ненавидит свою подругу и жгуче завидует ей. Я вспомнил любопытный
эпизод, имевший место в самом начале моей следственной работы еще до
перевода в Ленинград. Мне пришлось как-то допрашивать в качестве
свидетельницы по бытовому делу одну пожилую даму, которая в течение многих
лет содержала ателье шляп в Столешниковом переулке.
По обстоятельствам этого дела возник вопрос о дружбе двух ее знакомых
женщин. Свидетельница, уже ответившая на ряд моих вопросов, когда я спросил
ее, насколько дружна такая-то с такой-то, язвительно усмехнулась, посмотрела
на меня с удивлением и, лихо затянувшись папиросой, процедила:
- Товарищ следователь, я тридцать лет торгую шляпами. Не было случая,
чтобы дама выбирала себе шляпу без подруги, и не было случая, чтобы подруга
дала правильный совет... Вот все, что я могу вам сказать о женской дружбе...
Увы, эта своеобразная притча старой шляпницы не раз приходила мне на
память, когда по тому или иному делу я вновь сталкивался с так называемой
женской дружбой. Правда, справедливость требует отметить, что я, как
криминалист, конечно, главным образом сталкивался с дамами определенного
круга и воспитания, а следовательно - и с вполне определенной психологией.
Но ведь и Мария Федоровна и ее приятельница принадлежали именно к этому
кругу. Вот почему, когда подруга Марии Федоровны пришла в очередной четверг
за ордером на свидание, я между прочим завел с нею разговор о Марии
Федоровне. Она бросила на меня быстрый взгляд, тень сомнения мелькнула в ее
глазах, и, перейдя почему-то на шепот, произнесла:
- Ах, да что Машке! Катается как сыр в масле!.. До того обнаглела, что
и Кюна своего вытребовала... Сама мне сегодня сказала: "У меня теперь вроде
медовый месяц..."
Через полчаса, выписав постановление на производство обыска, я подъехал
к особняку, где жила Мария Федоровна. Меня сопровождали комендант облсуда и
его помощник. Мы долго звонили у парадного подъезда, предварительно выяснив,
что в этой квартире нет черной лестницы. Наконец, за массивной дверью
послышались легкие шаги, и молоденькая горничная в кокетливом фартучке и
наколке открыла дверь. На мой вопрос, дома ли Мария Федоровна, она ответила
утвердительно. И в самом деле, в переднюю вышла и хозяйка в домашнем
халатике. Я предъявил ей постановление на производство обыска и пояснил, что
"обыск производится на предмет обнаружения Николая Артуровича Кюна,
скрывающегося от следствия и суда". Она выслушала эту формулу очень
спокойно, улыбнулась и сказала:
- Ах, пожалуйста, квартира к вашим услугам! Но только все это зря! Кюна
у меня нет, где он - я не знаю. Напрасно, товарищ следователь, вы так
недоверчивы к женщинам...
В этой квартире было семь комнат, великолепно обставленных дорогой
стильной мебелью. В отличие от обычных нэпманских квартир того времени,
меблированных дорого, но безвкусно, квартира Марии Федоровны отличалась