"Лев Шейнин. Злой гений 'Народной воли' ("Записки следователя") " - читать интересную книгу автора

высокопревосходительству Иванов на днях заявил желание служить агентом при
вверенном мне жандармском управлении, причем поставил условием, чтобы ему
ежемесячно выдавалось жалованье в размере 50 рублей". На этом донесении
Плеве наложил такую резолюцию: "Уведомить, что предложение следует принять".
Так Окладский стал уже платным провокатором и был им до самой
Февральской революции.
Он прожил в Тифлисе несколько лет под фамилией Александрова и выдал
немало революционеров, с которыми знакомился, потом их провоцировал, а затем
предавал. Сменивший Пекарского новый начальник Тифлисского жандармского
управления Янковский души не чаял в своем агенте и был искренне огорчен,
когда в октябре 1888 года получил такое предписание от нового директора
департамента полиции Дурново:
"Встречая надобность в личном объяснении с известным вашему
превосходительству Иваном Ивановым, имею честь просить вас, милостивый
государь, пригласить его к себе и, снабдив деньгами на дорогу, предложить
ему немедленно выехать в Петербург. По прибытии в Петербург Иванов не должен
никому сообщить о цели своего приезда и между 6-7 часами вечера явиться ко
мне на квартиру, по Владимирской площади, и представить в удостоверение
своей личности письмо от вас. Для приезда и жительства Иванов должен быть
снабжен документом, по которому он проживает в Тифлисе и по коему он мог бы
беспрепятственно жить в Петербурге, но отнюдь не проходным свидетельством.
Сохраняя поездку Иванова в строгой тайне, я покорнейше прошу, ваше
превосходительство, о дне его выезда из Тифлиса и о дне, в который он явится
ко мне, уведомить меня шифрованной телеграммой".
Получив указание, Окладский срочно выехал в Петербург к новому шефу
департамента полиции. Конечно, точно в назначенный час он робко позвонил в
подъезде квартиры Дурново. Конечно, он был допущен и встречен самым любезным
образом.
Они сидели вдвоем в роскошном кабинете будущего министра внутренних дел
империи - коренастый, невысокий Окладский, которому тогда не было и тридцати
лет, и сухощавый, элегантный, сильно надушенный Дурново, заменивший Плеве и
успешно делающий карьеру. На круглом журнальном столике стыл чай, налитый в
тонкие, синие с золотом, чашки императорского фарфора. Хорошенькая, отменно
вышколенная горничная в кружевном фартучке и наколке принесла по звонку
хозяина варенье и неслышно удалялась из кабинета, даже не взглянув на
гостя, - от нее давно была отобрана секретная подписка, и она отлично знала,
у кого служит и с чем эта служба связана. Она уже привыкла к самым
неожиданным гостям в этом кабинете. Надменных, модно одетых дам с
затейливыми прическами здесь сменяли люди в смазных сапогах и кепках,
студентов сменяли пожилые дамы, похожие на старых учительниц, дам -
журналисты с развязными манерами и золотыми пенсне, журналистов - какие-то
бритые актеры в котелках, с наглыми физиономиями и неестественными, как бы
выдуманными, голосами актеров - самые обычные дворники в белых фартуках с
медными бляхами на груди, дворников - люди неопределенного возраста, в
гороховых пальто, с цепкими, всегда беспокойными, вороватыми глазами.
- Итак, голубчик, я, право, рад с вами познакомиться, - ласково тянул
Дурново, не сводя глаз с Окладского, скромно сидевшего перед ним. - Я имею
самые, гм... самые лестные референции о ваших действиях, гм... о вашей
похвальной деятельности в Тифлисе... И это так понятно!.. На смену горячей
молодости и ее заблуждениям пришла мудрая зрелость, осознана ценность жизни