"Лев Шейнин. Исчезновение ("Записки следователя") " - читать интересную книгу автора

подошел к Елочке с билетами, то спросил: "Проверь, деньги целы?" И Елочка
посмотрела в сумку и сказала: "Все в порядке, Миша, не беспокойся..." Ну
вот, мы и поехали. Она с дамой в вагоне матери и ребенка, а я в общем. В
Пушкине я вышел на платформу, но Елочки и этой дамы не было. Я решил, что
они заболтались и прозевали остановку, и стал поджидать встречные поезда. Но
Елочка не появлялась...
И Глотник стал излагать уже известные обстоятельства этого дня: его
возвращение в Москву, вторую поездку на вокзал, а оттуда в Пушкино,
заявление в МУР и тщетные розыски жены.
Рассказывая о своем горе, он постепенно терял самообладание, несколько
раз плакал, потом успокаивался и снова рассказывал, нередко повторяясь и все
время жалуясь на работников розыска, проявивших, по его мнению, преступную
халатность в этом деле. Глотник добавил, что он написал жалобы на
бездеятельность работников МУРа, которые послал в "Правду" и ЦК.
- Когда я узнал, что Ильенков пойдет к вам, - добавил Глотник, - я
страшно обрадовался, что наконец-то, делу дадут законный ход. Я так
измучился от этой проклятой неизвестности!..
- Но ведь вы могли и сами обратиться в Прокуратуру СССР?
- Да, я даже думал об этом, но всякий раз надеялся, что МУР, в конце
концов, раскроет тайну исчезновения Елочки...
И он долго еще говорил, взволнованно вспоминал какие-то детали своей
семейной жизни, радость Елочки, когда он обещал купить ей шубку, ее
приготовления к поездке на пушкинский рынок, советы с подругами относительно
фасона и цены, свои мытарства по отделениям милиции и станциям Северной
дороги. То, что этот человек по-настоящему измучен и утомлен, не вызывало
сомнения: достаточно было приглядеться к его отекшему бледному лицу, мешкам
под глазами, чуть дрожащим верным рукам, нервной жестикуляции.
В том, как он сам все это рассказывал, в свою очередь, казалось, не
было ничего подозрительного. Напротив, в его положении все было естественно
и понятно: и частые повторения, и некоторая бессвязность изложения, и
невольное обращение к частностям, в общем не относившимся к существу дела, и
жалобы на бездействие работников угрозыска.
И, пожалуй, лишь одна крохотная деталь заставляла насторожиться: всякий
раз, прежде чем ответить на очередной вопрос, он снимал свое пенсне и
медленно протирал его, без всякой к тому надобности. Потом, снова надев
пенсне на свой хрящеватый мясистый нос, он отвечал спокойно и медленно,
подчеркнуто прямо глядя нам в глаза. И в этом старательном, пристальном,
подчеркнуто ясном, при нарочито чуть расширенных зрачках взгляде было что-то
фальшивое и неприятное. По странной и в данном случае неожиданной ассоциации
его взгляд напомнил мне манеру, свойственную некоторым очень холодным и
порочным женщинам: по-детски широко раскрывать глаза и глядеть столь
простодушно, наивно и ласково, что человек бывалый и хоть немного
проницательный сразу испытывает здоровое стремление как можно скорее унести
ноги.
Когда он, наконец, ушел, мы оба некоторое время молчали. Каждый
подводил итог своих первых впечатлений, с которого, в сущности говоря, и
начинается следствие в психологическом и отчасти подсознательном значении
этого слова.
По давно установившейся привычке, я курил, шагая из угла в угол своего
кабинета. Голомысов, сидя на диване, тоже курил, задумчиво уставившись в