"Светлана Шенбрунн. Пилюли счастья (роман) " - читать интересную книгу автора

хлеба сидела. Такая вот я стала..."
Комната Амиры Георгиевны - справа за кухней. Высокая кровать,
геометрически выверенная пирамида белейших подушек и сама она - высокая,
сухая, чернобровая. Не особенная любительница коммунального общения, но нам,
детям, позволяла иногда постоять у себя на пороге.
Подумать только - Люба лет на десять, если не двенадцать, ее младше, а
вот поди ж ты, как судьба распорядилась - кто кому ходит в магазин... Нет,
сейчас не могу читать - мои на редкость разумные и сознательные дети ерзают,
нервничают, мечтают бежать на каток. Потом дочитаю, когда вернемся.
- Все в порядке? - интересуется Мартин.
- Наверно, - говорю я.
Конечно, в порядке - в порядке вещей. Что делать? Годы идут, люди не
молодеют. Отчего это к Любе вяжутся всякие хворобы? Витаминов, что ли, не
хватает? Надо написать, чтобы принимала поливитамины. И овощей чтобы
побольше ела. Фруктов тоже. "Голубчик мой, Любовь
Алексеевна, ты смотри мне там не разваливайся, - сочиняю я между делом
будущее письмо. - Принимай давай поливитамины и держи хвост пистолетом..."
Такой у нас с ней стиль общения. В трогательном ключе. "Маточка Любовь
Алексеевна! Что это вы, маточка..."
Маточка-паточка... Гаденькое, в сущности, словечко. Сам небось выдумал.
Чтобы подчеркнуть нашу униженность и оскорбленность. Мышка вы, маточка, да и
вы мышка, любезный Макар Алексеевич, серые мышки-норушки, угодившие в
помойное ведро, и начхать бы на вас со всеми вашими нежностями и взаимными
утешениями, однако ж влечет заглянуть иной раз в вашу пакостную трущобу, в
протухшую кухоньку, где сидите вы там в уголке за занавесочкой с милостивым
государем
Девушкиным и не смеете высунуть насморочного носа. Что ж, при всеобщем
насморке и конъюнктивите и собственное счастье отчетливей, и нечаянный
проигрыш не столь убийственен. "Дорогая, поверь, расчет мой был абсолютно
верен, если бы только не делать мне третьей ставки. Только в этом и
заключается вся досадная ошибка. Но я совершенно на тебя не сержусь и
полностью прощаю. Только, ради всего святого, не забудь: сегодня же
немедленно сходи и попроси в банке авансу две тысячи. И перешли мне срочно,
без отлагательства".
Щепетильный человек. Не просит лишнего. От двух-то тысяч мог бы и
Макару Алексеевичу уделить толику - рублика три или четыре до
ближайшего жалованья. До получки. Уделил ведь однажды бедной английской
девочке полшиллинга.
Мальчишки с Лапой бегут впереди, мы с Мартином вышагиваем следом.
Небо сделалось совершенно суконно-потолочным. Кто это, интересно,
выдумал суконные потолки? Зато земля вокруг бела. Снежинки загустели,
палисадники - как подушки в комнате у Амиры Георгиевны. Я беру Мартина под
руку и прижимаюсь виском к его плечу - тому самому, через которое перекинуты
длиннющие беговые коньки. Красавец.
Супермен. Пусть не самой первой молодости, но сложен отлично. И куртка,
и пестренькая задорная шапочка. Мы отличная пара. Отличная пара направляется
на каток со своими очаровательными сыновьями.
Коньки сверкают, несмотря на то что ни единый луч солнца не в силах
пробиться сквозь плотные низкие тучи.
Следы детей тянутся тремя черными пересекающимися цепочками. Хед