"Светлана Шенбрунн. Пилюли счастья (роман) " - читать интересную книгу автора

невестушка, жена Эндрю. Как говорится, пустячок, но приятно, если б между
ними пробежала черная кошка. Однако надежда на семейную распрю не
оправдалась, а услышать, что непорядочной свиньей оказался Ганс Стольсиус,
не такая уж великая находка.
Я целую Мартина в щеку. Минуточку, дорогая, - он еще не закончил
хлопотать у плиты, еще надо включить однажды уже вскипевший чайник и
вытащить из буфета и водрузить на стол прозрачные кубышки с вареньем и
шоколадной пастой. Посреди синей клетчатой скатерти вздымается
зеленовато-розовое блюдо с горкой домашних печений. Мы усаживаемся за стол.
Этот славный викинг - мой муж. Похоже, что вчерашняя досада за ночь каким-то
образом рассеялась. Огромная кружка черного кофе в правой руке - до чего же
у него изящные, будто высеченные из мрамора руки! И откуда эта роскошь у
крестьянского парня? Слева от тарелки дожидается газета. Сегодня кроме
газеты имеется и открытка от дочери, проживающей в Америке - в одном из
северных штатов. Дочка регулярно поздравляет отца с праздниками и желает
всех благ ему, а заодно и нам. Мы с ней никогда не виделись, я знаю лишь,
что ее зовут Мина, что у нее двое детей и с мужем она рассталась, когда
младшей девочке не исполнилось еще и года. По образованию она историк, но в
настоящее время заведует домом престарелых. Очевидно, заведовать домом
престарелых в Америке доходнее, нежели на родине отряхать от хартий пыль
веков. А может, была какая-то иная причина для отъезда. Я, разумеется, не
намерена хлопотать о Мининой репатриации.
Мартин долго вертит в руках, читает и перечитывает открытку, потом
передает ее детям, чтобы они тоже порадовались привету от старшей сестры и
американских племянников, и распахивает наконец газету. За завтраком он, как
правило, ничего не ест, разве что похрустит задумчиво каким-нибудь крекером
или отщипнет ломтик сыра.
Моя мама почему-то уверяла, что самое главное для человека - поесть
утром. На завтрак у нас всегда была каша. Я обожала пшенную кашу.
Особенно чуть-чуть подгоревшую. Подумать только, с тех пор, как я
покинула пределы России, мне ни разу не довелось отведать пшенной каши! Мои
мальчики даже вкуса ее не знают. Здесь в принципе не водится такого блюда. И
желудевый кофе тоже неизвестен. Вкусный и питательный желудевый кофе,
выпьешь утром стакан - и весь день сыт!
Мартин говорит, что во время войны у них тоже невозможно было достать
натуральный кофе, приходилось обходиться эрзацами. "Нет, когда началась
война, стало уже легче, - честно уточняет он. - Хуже всего было во время
кризиса".
Из-под газеты выскальзывает письмо.
- О, дорогая, извини, чуть не забыл! - восклицает он с искренним
раскаяньем. - Это для тебя.
Не от Дениса. От Любы.
"Ниночек, родненький, здравствуй!" Вот уже пятнадцать лет всякое свое
послание ко мне она начинает этим: "Ниночек, родненький". Так ей, наверно,
кажется правильным. "Ты уж меня извини, что не сразу ответила". Нечего
извиняться, я никогда не отвечаю сразу. "Болела, да и сейчас еле ползаю -
ноги совсем ослабли. Правая пухнет, левая ломит - такая вот, поверишь ли,
тоска зеленая. За два месяца только и высунулась из дому что в поликлинику
да разочек к нашим на кладбище съездила. Спасибо, хоть Амира Георгиевна как
идет в магазин, так и мне, что надо, берет, а то бы иной день и вовсе без