"Люциус Шепард. Ночь Белого Духа (Авт.сб. "Ночь Белого Духа")" - читать интересную книгу автора

пылающей женщины.
Едва превращение завершилось, Эме попыталась сжаться, сократиться до
исчезающей точки; но лха совершенно синхронно протянули руки и коснулись
ее. Раздался визг раздираемого металла, быстро перешедший в тонкий гул, и,
к изумлению Элиота, лха всосало в Эме. Все совершилось в мгновение ока.
Лха обратились в мглу, в ничто, а по пламени пылающей женщины побежали
черные прожилки; чернота слилась воедино, образовав пять схематических
фигурок, напоминающих иероглифический узор на ее ночной сорочке. Эме с
шипением, будто на огонь плеснули воды, разрослась до нормальных размеров,
и лха вытекли вовне, охватив ее плотным кольцом. Мгновение Она хранила
неподвижность, показавшись рядом с ними совсем крохотной - беспомощная
школьница в окружении великовозрастных хулиганов. Затем набросилась на
ближайшего лха. Хотя лицо ее лишилось черт, способных выражать чувства,
Элиоту показалось, что он прочел отчаяние в ее жесте, в пляске ее
пламенных волос. В ответ лха простерли свои громадные меховые лапы,
растекшиеся над Эме, как нефть, и охватившие ее со всех сторон.
Истребление пламенеющей женщины Эме Кузино заняло считанные секунды, но
для Элиота оно длилось вечность, словно замкнутое в коконе замороженного
времени - времени, за которое он достиг умозрительной отстраненности.
Наблюдая, как лха похищают ее пламя, чтобы схоронить его в своих телах,
Элиот гадал, не извлекают ли они несовместимые элементы души Эме, не
состоит ли она из психологически обособленных фрагментов - девочка,
заблудившаяся в пещере; вернувшаяся оттуда девушка; обманутая
возлюбленная. Воплощает ли она в себе переходные ступени от невинности к
греху или олицетворяет беспредельную скверну, рафинированное зло? Все еще
ломая над этим голову, Элиот - отчасти от боли, отчасти от металлического
визга Эме, проигрывающей битву, - потерял сознание, а когда вновь открыл
глаза, двор уже опустел. С площади Дурбар доносилась музыка и крики,
золотая корова благодушно глазела в пространство.
Хоть Элиот и опасался, что любое движение может еще дальше сломать все,
что в нем уже сломано, но все-таки продвинул левую руку по земле и положил
ее Микаэле на грудь. Та вздымалась и опадала в мерном ритме, и на Элиота
снизошло ощущение счастья. Так он и лежал, упиваясь биением ее жизни под
собственной ладонью. Потом заметил над собой какую-то тень и напряг
зрение. Один из тех лха... Нет! Лха мистера Чаттерджи. Непроницаемо
черный, с язычком пламени, теплящимся в ладони. По сравнению со своими
старшими собратьями он казался тощим, нескладным щенком. В душе Элиота
всколыхнулась симпатия к нему.
- Привет, Бонго, - пролепетал он. - Мы выиграли.
И тут же макушке стало щекотно, заныла жалобная нота, и возникло
ощущение не признательности, как следовало бы ожидать, а сильнейшего
любопытства. Щекотка прекратилась, и в голове у Элиота вдруг прояснилось.
Странно. Он впал в беспамятство еще раз, в мыслях воцарилась полнейшая
сумятица, сознание помрачилось, но он оставался безмятежным и ничуть не
боялся. На площади раздался дружный рев толпы - какой-то счастливчик,
самый везучий в долине Катманду, поймал рыбу. Но когда свинцовые веки уже
опускались, Элиот еще раз напоследок увидел лха, склонившегося над ними,
ощутил теплое биение сердца Микаэлы и подумал, что толпа приветствует не
того, настоящий счастливчик здесь другой.