"Люциус Шепард. Aztechs" - читать интересную книгу автора

сегодня вечером, сынок?"
"Хочу встретиться с Гваделупой в "Крусадос". У нас дела."
Он презрительно фыркнул.
"Что это с тобой, старик?", спросил я. "У Лупе больше денег, чем у
господа бога. Она моя бледнолицая испанская подружка."
Он поднял желатиновую капсулу против света - как ювелир, проверяющий
качество сапфира. "Эта женщина играет тобой", сказал он.
"Все играют со всеми. В этом суть."
"Да, но ей это удается гораздо лучше, чем тебе."
Я снова начал злиться. "Мне надо идти", буркнул я ему.
"Сколько нужно принять?" Он собрал все пилюли в горсти.
"А насколько ты хочешь зайти?"
Его глаза стрельнули на фотографию. "До конца", ответил он.


x x x
Папа и я жили в месте, которое когда-то было известно как Мехикали, но
почти стало промышленной зоной того единственного города, что протянулся от
Залива до Тихого океана, извиваясь, как змея, вдоль 1200-мильной лазерной
ограды, сконструированной для защиты Америки от бедных, уставших, голодных,
подавленных масс, стремящихся к свободе. Ограда - как и город, ею проклятый
- стала называться Эль Райо - Луч, и жить рядом с этой чудовищно громадной
ловушкой для жуков, этим феерическим занавесом, натянутым между 100-футовыми
титановыми мачтами... что ж, говорят, что жизнь под силовыми линиями
вызывает рак, однако жизнь вблизи Эль Райо вызывает рак разума, рак души. Не
то, чтобы в намерение входило сделать ограду столь опустошающей, хотя
занавес огня, который может поджарить вашу задницу независимо от того, с
какой скоростью вы его пытаетесь миновать, это, конечно, самое последнее
изобретение в барьерах, окончательное утверждение презрения и отсутствия
интереса. Нет, как однажды сказал папа, эта ограда настолько велика,
настолько логична и настолько деструктивна, что она гораздо сильнее
действует как символ, чем как изоляционистская тактика. Когда ее включили,
ночи вдоль границы навеки стали красными, и все, что случается с того дня,
приобрело этот кровавый оттенок. Каждое действие, каждая эмоция, любая
мечта.
Первое, что я заметил, выходя их двери, был Эль Райо, словно
кроваво-красная волна, что вот-вот обрушится на нас, стоящая в семидесяти
футах над коньками крыш, ее блеск пятнал окоем беззвездного неба, испуская
неземное жужжание. Потом в фокус щелчком вернулся остаток улицы, редкое
стадо автонегодяев, медленно едущих по мостовой, гигантские металлические
рыбы, разрисованные слоганами, адским пламенем, образами Девы. Безумные
бородатые лица внутри, руки и ноги, торчащие из окон. Такие вещи никогда не
выходят из моды, эти рычащие рача-чача-чача звуки, динамики, изрыгающие
сальсу, пограничный регги, искаженный conjuntos, малайзийский поп, музыка
из
миллиона мест, спрессованная в единый, царапающий, бьющий по нервам,
пульсирующий гул, который роет канавки внутри черепа. Они ревели, проезжая
мимо, сверкая резаными венами, минуя магазины с ацтекскими храмами,
нарисованными на фасадах, мимо сувенирных лавок, винных подвалов, их яркие
огни вспыхивали на хрустальных распятиях, позолоченных мадоннах, орлах из