"Люциус Шепард. Прогулка по Саду" - читать интересную книгу автора

пламя, сотворив проход, и на стенах пламенного прохода обнаружилась
иконография мучений. Распятия, четвертования, бичевания, потрошения,
повешения, люди, обремененные массивными ярмами. Демоны резвились среди них.
Отвратительные и нечеловеческие, со свернувшейся обожженной кожей, с
выставленнми наружу бугристыми мускулами и жилами. Но Уилсон едва замечал
их, глядя в конец прохода, где пребывала ящерица размером с динозавра.
Саламандра с мозаичной черно-серой кожей. Задняя часть с хвостом вздымалась,
плоская голова на гибкой шее и одна мощная передняя нога тоже были подняты,
остаток тела окутывало пламя. Стеклянный желтый глаз злобно воззрелся на
него. Саламандра дернула хвостом к своей зияющей черной пасти и, с
деликатностью аристократической дамы отщипывающей кусочек креветки
насаженной на палочку, она откусила голову ГРоб.
Уилсону наконец удалось прицелиться в саламандру и открыть огонь, но
пламя снова нахлынуло и затопило проход. Мучимые и мучители исчезли,
поглощенные языками огня, снова став мириадами невидимых жизней, словно
создание прохода сделало их резче и они стали видимыми на несколько секунд.
Уилсон не понял, попал он своими пулями или нет. Все стало как прежде.
Огонь, золотые надписи под ногами, намеки на движения. Все показания
приборов снова стали бесконечными. Он был сликом потрясен, слишком ослаблен,
чтобы закричать, но рассудок его был чист и этот рассудок вопил. Он
продолжал видеть, как кровь ГРоб прыскала с рыла саламандры из порванных
шейных артерий, образ вызывал тошноту и обрел в памяти лоск извращенной
сексуальности. Он хотел потратить то, что осталось от его времени, в поисках
этой саламандры, выследить ее в Мире Аллаха и уничтожить. Он пылал гневом,
но воля его находилась в ошеломлении, не соответствуя этой обязанности, и,
постояв немного, достоточно, чтобы почувствовать неудобство, он спотыкаясь
снова двинулся вперед, с сжатым сердцем, пытаясь стереть видение ее смерти,
справиться с утратой, невозможный труд, ибо он не был уверен насколько
сильно он потерян. Мера его горя казалась чересчур щедрой, и он подумал, что
должен горевать и за себя тоже, о том, что он вскоре потеряет, хотя это
самый простой из возможных путей - не глядеть пристально на вещи. Его вера
была потрясена и восстановление ее должно стать его приоритетом. Наверное,
думал он, надо венить веру ГРоб. Наверное, ее убили из-за сомнений, а не
случайно. Наверное, не только его защита оказалась для нее недостаточной, но
он и плохо молился за нее. Кругом вина Уилсона, как ни крути, но оправдания
хорошо послужили ему, он перевооружил свою веру мнением, что ГРоб просто не
смогла отбросить свои старые предрассудки, не смогла повернуть голову по
новому.
Он не мог припомнить, глядит ли он в правильную сторону, не закрутился
ли он совершенно, когда вел огонь, и не идеть ли обратно к цветам. Он слегка
запаниковал, однако головокружение, что он чувствовал, боль и
замешательство, они превзошли панику, истончили ее, пока она не стала всего
лишь не слишком важным оттенком в его голове. Вера, говорил он себе. Храни
веру. Он прошел еще четверть мили. Самую медленную чеверть мили. Воздух стал
проблемой. Слишком горяч. Припекает легкие, сушит поверхность глаз. Либо сам
огонь потемнел, либо нечто обширное и темное становится видимым за пламенем.
Уилсон понимал, что если не это, то он мертвец. Наркота держала боль
чертовски низко, но он чувствовал, как она ждет, чтобы прорваться и
нахлынуть на него. Охлаждающее устройсво в шлеме делало свою работу. Лицо не
сильно обожжено. Но другие устройства перегружены, и ему не хотелось