"Люциус Шепард. Знаток тюрьмы" - читать интересную книгу автора

блоков... многие из них известные беглецы. Их переводят сюда в наказание. В
основном тебе надо следить за собой. Убедись, что не напортачишь."
"Если нет охраны, отсюда должны бежать."
Кози посмотрел на меня пронзительным взглядом. "Ты пересек реку, не так
ли? Ты вошел сюда по своей свободной воле?"
"Я думал, что охранники следят."
"Может, кто-то и следит. Не могу сказать. Все, что я знаю, ты, я, все
остальные, мы сами выбрали судьбу находиться здесь, поэтому мы не толкуем о
тюрьме, полной кондовых беглых. И Алмазная Отмель не так уж плоха. По правде
говоря, лучше уж я побуду пока здесь. Люди говорят, будет еще лучше, когда
закончат новое крыло. Когда я впервые появился здесь, пару раз подумывал
сбежать. Но у меня ощущение, что это не такая уж хорошая мысль."
Рассказанное Кози не сделало меня более уверенном в своем положении, и
когда он вернулся в свою камеру, я оставался бодрствующим, глядя на
таинственные пространства старой тюрьмы, что лежали позади девятого пролета,
на тусклые белые огни и антрацитные зевы камер. Все, что я узнал об Алмазной
Отмели, было непонятным и громоздким, представляло образ, который
отказывался соответствовать логике тюрем, И это дало мне повод задуматься,
насколько более громоздкими и несоответствующими будут вещи, которых я не
знаю. Я привык к тюремным ночам, переполненными гиканьем, плачем, шепотом,
жалобами, воплями, песней тревожного консенсуса, наподобие ночной музыке
дождевого леса, и сгущенная тишина этого места, периодически прерываемая
кашлем и храпом, подавляла мысль. Под конец я неспокойно заснул, просыпаясь
время от времени от снов, где за мной охотятся и преследуют, обреченный
находить, что тишина стала еще глубже, отчужденней и отвратительнее в своей
плотности. Однако к рассвету - который я чувствовал, но не видел - я
проснулся от неистового шума, который, казалось, исходил из старой тюрьмы,
такой продолжительный выдох, что он мог быть только результатом страшной
пытки или исключительного возбуждения ... или это был крик чего-то не вполне
человеческого, выражающий примитивную эмоцию, чью причину и цвет нам не дано
знать, отклик на какую-то новую форму страха, или нахлынувшая память о том,
что было еще до рождения, а вслед за этим я услышал шепот, скребущий звук,
который, казалось, возникает в каждом уголке, словно возбужденная и
подавленная толпа людей собралась на событие великой и печальной важности.
Пока длился этот хор, меня наполнял ужас, но как только он затих, то почти
пораженный от облегчения, я провалился в черный сон и не просыпался снова,
пока тени тоже не пробудились и не начался первый полный день моего
истинного заключения.


x x x
В течение этих ранних месяцев в Алмазной Отмели я пришел к пониманию
сути того, что Ристелли, Кози и лысый пытались мне рассказать. В конце
концов каждый находит то, что ему подходит. Вещи сами приходят к вам.
Доверяйте своим инстинктам. Эти утверждения оказались совсем не туманными,
бесполезными заявлениями, как я предполагал, но убедительно практичными,
даже центральными истинами тюрьмы. Вначале я вел себя так же, как в мои
первые дни в Вейквилле. В столовой, уместно пещероподобной комнате с
кремовыми стенами и образом большой летящей птицы на потолке, темной и
схематичной, однако четко прорисованной наподобие эмблемы флага, в столовой