"Люциус Шепард. Знаток тюрьмы" - читать интересную книгу автора

то по крайней мере не связанным духовными узами. Как-то раз, когда я
мимоходом описывал себя, как живущего за пределами закона, он сказал: "Это
совсем не так. Преступник находится абсолютно в самом сердце закона."
Он промостился на уголке старого исцарапанного стола, затиснутого в
угол художественной комнаты, почти скрытый прислоненными сложенными
мольбертами, а я сидел, вытянув ноги, на складном стуле у противоположной
стены, покуривая одну из "Кэмел" Ристелли. Свинина стоял у раковины,
прополаскивая кисти в льняном масле, сгорбив плечи, излучая враждебность,
как надутый ребенок, лишенный компании взрослых.
"Потому что мы внутри тюрьмы?", спросил я. "Это ты хочешь сказать?"
"Я говорю о преступниках, а не просто о заключенных", сказал Ристелли.
"Преступник - это фундамент закона. Его вдохновитель, его оправдание. И в
конечном счете, разумеется, его жертва. По крайней мере в глазах общества."
"А какими, к черту, еще глазами можно на это смотреть?"
"Некоторые могут смотреть на заключение, как на возможность научиться
преступным умениям. Наверное, им лучше было бы находиться где-то в другом
месте, но они в тюрьме, поэтому пользуются возможностью. Но только частично.
Они не понимают истинной природы этой возможности."
Я почти попросил объяснить его последнее заявление, но Свинина выбрал
момент, чтобы спросить Ристелли, надо ли натянуть холсты.
Ристелли сказал: "Хорош на сегодня. Увидимся на следующей неделе."
Нацелив суровый взгляд в моем направлении, Свинина сказал: "Ага...
хорошо", и затопал в коридор.
"Преступник и все, что он символизирует...", продолжил Ристелли.
"Зверство. Безумие. Непредсказуемость. Он - причина существования общества.
Поэтому тюремная система - это центральный элемент общества. Его
определяющая парадигма. Его модель." Он выстучал сигарету из пачки и помахал
ею. "Кто здесь директор?"
"В Вейквилле? Хуев начальник тюрьмы."
"Начальник!" Ристелли усмехнулся. "Он с охранниками здесь, чтобы
справляться с чрезвычайными ситуациями. Чтобы поддерживать порядок. Они
напоминают правительство. Только у них гораздо меньше контрольных функций,
чем у президента с конгрессом. Ни налогов, ни директив. Вообще ничего. Им
все равно, что вы делаете, пока вы делаете это втихую. Именно преступники
день за днем правят тюрьмами. И есть такие, кто думает, что человек
свободнее в ней, нежели в мире."
"Ты говоришь, как старый пожизненник."
Смущенный Ристелли вытащил сигарету из губ и пустил дым изо рта и
ноздрей.
"Но ни хуя ты об этом не знаешь", сказал я. "Ты - свободный."
"Ты меня не слушаешь."
"Я знаю, что должен хвататься за каждое твое проклятое слово. Но
просто, понимаешь, иногда оно задевает слишком глубоко." Я стряхнул пепел с
кончика Кэмел и спрятал окурок в карман. "Как насчет смертного приговора,
старик? Если мы всем заправляем, как мы позволяем им делать такое дерьмо?"
"Убийцы и невинные", ответил Ристелли. "Система не терпит ни тех, ни
других."
Похоже, я понял, но не хотел показать, что ристеллиева чепуха проняла
меня, и вместо того, чтобы дальше исследовать вопрос, я сказал ему, что у
меня дела и вернулся в свою камеру.