"Люциус Шепард. Знаток тюрьмы" - читать интересную книгу автора

Я работал над серией портретов углем и пастелью, запечатлявших моих
приятелей по классу в созерцательных позах, их зверские лица преображены
рассмотрением каких-то проблем живописи, и на следующую неделю после
занятий, когда Ристелли осматривал мой прогресс, он обратил внимание на то,
что я не стал включать в рисунок их татуировки. Руки и шеи обвитые
браслетами из колючей проволоки, зигзаги молний, свастики, драконы, мадонны,
черепа; лица с вытравленными надписями готикой и плачущие черными слезами -
в моих картинах все они отсутствовали, мускулы очищены, чтобы не отвлекать
от жульнической святости, которую я пытался передать. Ристелли спросил, чего
именно я хотел этим выразить, и я ответил: "Это шутка, старик. Я превратил
этих уродов в философов-королей."
"Короли тоже носят татуировки. Например, на Самоа."
"Да ради бога."
"Тебе не нравятся татуировки?"
"Лучше я вставлю косточку в нос."
Ристелли начал расстегивать рубашку: "Посмотрим, что ты скажешь об
этой."
"Да все окей", сказал я, подозревая теперь, что интерес Ристелли к
моему таланту был прелюдией к гомосексуальному соблазнению; но он уже
обнажил костлявую грудь. Прямо над правым соском, слегка не по центру,
светилось раскаленное валентиново сердце, бледно-розовое с золотым
транспарантом, соединенным с его остроконечным основанием, а на транспаранте
выколоты темно-синие слова: Сердце Закона. Цвета были такие мягкие и чистые,
дизайн так прост, что казалось - несмотря на контраст с бледной кожей
Ристелли - это природная штука, словно случай превратил врожденные пятна в
имеющую смысл картинку; но в тот момент я меньше думал о художественных
достоинствах, чем о внутреннем ее смысле, слова напомнили мне то, что
Ристелли произнес несколькими днями ранее.
"Сердце закона", сказал я. "Это значит, ты совершал преступления? Ты
тоже преступник?"
"Да, можно сказать, что никем другим я не являюсь."
"О, конечно! Ты один из повелителей зла. Где заполучил татуировочку?"
"В месте по имени Алмазная Отмель."
Единственная Алмазная Отмель, о которой я слышал, была районом ЛА,
населенным в основном азиатами, но Ристелли рассказал, что это еще и
название тюрьмы в северной Калифорнии, где он провел несколько лет. Он
утверждал, что был одним из немногих, кто когда-либо покинул это место.
"Не похоже, чтобы ты встречался с кем-то, кто отбывал там срок", сказал
он. "До сих пор, конечно. Мало кто вообще знает о ее существовании."
"Так это суперстрогач? Вроде Залива Пеликанов? Ты должен был сотворить
что-то чертовское, чтобы попасть в подобное место."
"Я был дураком. Вроде тебя, мое преступление - глупость. Но когда я
покинул Алмазную Отмель, то дураком больше не был."
В его голосе присутствовала евангелическая дрожь, словно в памяти он
обращался к лицезрению бога, а вовсе не тюремной камеры. Я сообразил, что он
со странностями, и подумал, что причина его освобождения это какая-то
нестабильность, развившаяся во время отбывания приговора. Он начал
застегивать рубашку, и я снова рассмотрел татуировку.
"Выглядит совсем не как тюремная работа... ничего подобного я не
видел", сказал я. "Даже не кажется, что это чернила, цвет такой чистый."