"Люциус Шепард. Знаток тюрьмы" - читать интересную книгу автора

"Цвета идут изнутри", сказал Ристелли с благочестивым апломбом
проповедника, цитирующего священный текст. "Тюрем не существует."


x x x
Разговор мне запомнился. Если Ристелли не чокнутый со справкой, то я
предположил, что он далеко зашел на той дорожке; и все же, пока он давал мне
конкретную информацию об Алмазной Отмели, смесь страстности и твердости в
его голосе, когда он говорил об этом месте, казалась не свидетельством
разбалансированного ума, но совершенного спокойствия, как если бы оно
возникало от фундаментальной уверенности, рожденной в более тихом
эмоциональном климате, нежели в тюремном фанатизме. Я думаю, все, что он
сказал, было нацелено на произведение эффекта, однако мотивы его меня не
заботили. Мысль, что по какой-либо причине он пытается манипулировать мной,
подразумевала, что ему от меня что-то нужно, и если таков был данный случай,
я подумал, что самое подходящее время, чтобы ему стали известны мои нужды.
Я предполагал, что Свинина понимает, как развиваются отношения между
мной и Ристелли. Чтобы не дать ему внезапно наброситься на меня, я нанял
громадного и пугающе жестокого уголовника по имени Руди Висмер следить за
моей спиной на прогулках, за едой и в блоке, оплачивая услуги японскими
Х-комиксами, что были его сексуальными конфетками. Я чувствовал уверенность,
что репутация Висмера заставит Свинину подождать - самая последняя жертва
моего телохранителя, вышибала в ночном клубе Сакраменто, выступал в суде под
маской, скрывающей тукущую реконструкцию лица; однако в среду после нашей
дискуссии о татуировках Ристелли прямо в классе заболел и вынужден был
искать медицинской помощи, оставив меня со Свининой одних в художественной
комнате, единственном месте, где Висмер не мог составить мне компанию. Мы
продолжали рутинную чистку в разных концах комнаты, не разговаривая, но я
чувствовал его растущий гнев, и когда, наконец, без всякого предупреждения
он бросился на меня, я уклонился от его первого наскока и рванулся к двери,
но обнаружил, что она заперта и двое охранников лыбятся на меня сквозь
непробиваемое стекло.
Свинина схватил меня за ворот, но я выкрутился и с минуту нырял,
уклонялся и делал ложные выпады, когда он грохотал вслед за мной,
растаптывая мольберты, рассыпая палитры и кисти, топча тюбики с краской,
переворачивая шкафы. Довольно скоро все препятствия в комнате были
растоптаны, и, измотавшись, я позволил себя загнать в угол к раковине.
Свинина наступал на меня, вытянув руки, опухшие щеки раскраснелись от
усилий, раздраженный, как кабан в жару. Я приготовился к последней схватке
и, похоже, к малоэффективному сопротивлению, уверенный, что сейчас получу
значительную взбучку. Но Свинина сделал выпад, нога его подскользнулась в
краске из раздавленного тюбика оранжевого кадмия, и он опустился слишком
низко, а я в то же время поднял колено, намереваясь двинуть ему в пах, но
попал прямо в лицо. Я почувствовал, как вылетают его зубы и услышал, как
хрустнул хрящ его носа. Застонав, он перекатился на спину. Кровь пузырилась
из его ноздрей и рта, пачкая бороду. Я игнорировал охранников, которые
теперь заорали и торопливо вытаскивали свои ключи, и, действуя в холодной,
прагматической ярости, я наклонился над Свининой и раздробил ему коленные
чашечки каблуком, гарантируя, что весь остаток своей тюремной жизни он будет
занимать существенно более низкий ранг в пищевой цепи. Когда охранники