"Люциус Шепард. Сеньор Вольто" - читать интересную книгу автора

схватился за голову и упал на колени.
"Что..." Он дико замотал головой, словно пытаясь стряхнуть какое-то
страшное ограничение. "Что это такое?"
У меня возникло некое глухое отвращение к Эспиналю. Мне нечего было ему
сказать. Дождь косо хлестал с моря, холодные струйки затекали мне за ворот,
ветер рыл берег, ерошил листья пальм, разбрасывая оторванные пальмовые
чешуйки по песку, распевая долгие унылые гласные.
Эспиналь безуспешно пытался подняться на ноги. Судя по его неуклюжести,
по его бьющимся усилиям, я подумал, что черносердечник, должно быть,
повредил его моторный контроль.
"Аурелио!", прокричал он. "Помоги мне!"
Его тон был оскорбительным, унижающим, и это отвратило меня от него.
"Аурелио!" Он кричал мое имя, взывал к господу, и продолжал бороться,
пытаясь подняться на ноги, становясь все медленнее в своих движениях. Потом
его глаза поднялись к небу и он застыл. Сотни черносердечников, что не
присоединились к миграции вглубь суши, собрались над ним, выстроившись в
прямую как стрела колонну, поднимающуюся к облакам, неестественный порядок,
казалось, вызывал ощущение сознательной цели, словно они отмечали
местонахождение Эспиналя. Он возобновил свои барахтанья, снова призывая
меня, обещая награду, обещая прощение. Я не обращал на него внимания, ибо
прислушивался ко внутреннему голосу, который окрашивал все мои мысли, и,
подчиняясь его бессловным инструкциям, я обратил взгляд на гору.
Я уже сказал, что почувствовал какое-то новое электрическое присутствие
в воздухе - теперь это чувство, ранее тонкое и периферическое, стало сильнее
и отчетливее, заставив моего симбионта привести меня в состояние
молитвенного благоговения. Вопреки логике, центральный хаос шторма
возвращался к берегу, против направления ветра, безмерная туча, освещенная
изнутри ветвями молний, напоминающими рисунок нервов в темной прозрачной
плоти. Она приближалась с величественной, громоздкой медленностью плывущего
царства, и я заметил, что в некоторых нюансах она отличается от обычных туч.
Хотя как у обычной тучи его подбрюшье оконтуривали шишки и впадины, эти
контуры не изменялись и не сдвигались, но - хотя они, словно жидкость,
слегка пульсировали - представляли собой базовую топографию; и хотя по виду
туча просто кипела на небе, она казалась сделанной из одного куска, казалась
некой наполовину твердой формой, изогнутой под слегка нисходящим углом,
представляя вид своих гороподобных, перевернутых высот. Я был в слишком
большом благоговении, чтобы почувствовать страх, слишком льстив в своем
благоговении, однако я понимал, что открытая зона пляжа небезопасна, и я
поспешил прочь от Эспиналя и от неподвижной колонны черносердечников. Я
остановился под купой пальм рядом с заливчиком и оглянулся. На таком
расстоянии, примерно в сорок футов, я не различал лица Эспиналя, и не многое
мог судить по его телесному языку - разве что во власти эмоций, либо
поддавшись спокойствию, вызванному черносердечником, угнездившимся в его
черепе, он перестал барахтаться. Однако, я не сомневался, что он боится, что
страх принял ослепительную форму, точно подходящую под размер его кожи,
заполнив каждую щель, и что все его мысли сосредоточены на туче. Она была
больше, чем я думал. Большая, как целая страна. Даже когда ее края
вознеслись над головой, ее тело еще скользило по горному хребту. Стаями под
его животом носились тысячи и тысячи воздушников, прислужники своего бога...
и каковы же были мои чувства, леди и джентльмены, ибо я пришел к пониманию,