"Люциус Шепард. Сеньор Вольто" - читать интересную книгу автора

помощнику. Мальчишка встал перед ним и ухватился за клеммы. Зашипело
напряжение. Мальчишка напрягся, но не отпускал клеммы, даже когда Тито
сделал напряжение значительно сильнее. Под конец он прервал контакт,
улыбнулся и продемонстрировал свои покрасневшие ладони мужчинам, собравшимся
вокруг - они одобрительно заворчали.
"ТЫ ВИДИШЬ? ДАЖЕ ЭТОТ МАЛЬЧИШКА БОЛЕЕ МУЖЧИНА ЧЕМ АУРЕЛИО УКЛЕС!"
Я не помню, кто сказал, что все объяснимо в терминах поведения
маленького мальчика - думается, что замечание сделано относительно
функционирования космоса, а не только о действиях человеческих существ, но,
конечно, оно было вполне приложимо в тот момент ко мне. Вздорная ярость
овладела мной и я протянул руки, намереваясь схватиться за клеммы, однако
мальчишка шагнул между мной и Тито и потребовал пять лемпир.
Мой гнев был таким, что даже плата за привилегию получить удар током не
отпугнула меня. Я вытащил несколько бумажек, швырнул мальчишке, потом
отпихнул его в сторону и предстал перед Тито. Устрашенный выражением его
лица, я заколебался. Со своим лицом, скрытым под соломенной шляпой, с
батареей, привязанной к сбруе из металла и кожи, с кабелями, проходящими по
его рукам и бесформенными черными клеммами, торчащими вместо ладоней, он
выглядел воплощением тайной угрозы. Группа работяг окружила нас, придавая
сцене ритуальную симметрию, и другие просачивались между ларьков,
любопытствуя, как я думал, направленности оскорбления Тито. Среди них я
узнал шефа тюрьмы, пожилой седовласой версии тех коренастых
непривлекательных мужиков, что в этот самый момент пьянствовали на моей
площадке. Презрение старика ко мне было особенно ядовитым, и я не смог
заставить себя отступить от вызова Тито под его взглядом.
Я помню, что схватился за клеммы, услышал слабое шипение и жужжание
напряжения, пока легкое покалывание электричества на моих ладонях
превращалось в боль, и я так же помню, как боль становилась сильнее, в
глазах все стало красным, поле зрения сузилось, оставив лишь нижнюю половину
лица Тито, его зубы оскалены в улыбке, как если бы эта боль перетекала из
его плоти в мою. Это чувство, эта боль - или какая-то неизвестная сила, для
которой боль была побочным продуктом - оставляла тело Тито и входила в мое
тело, усиленная тем, что его выражение становилось все более удивленным и
... - он, похоже, тоже осознавал смену ветра. Вскоре я мог слушать лишь звук
гнусавого хныканья моей нервной системы, словно какое-то отчаявшееся
насекомое попало в ловушку моего уха. Трясучие спазмы проплывали по моим
рукам. Сердце взбрыкивалось и запиналось. Ладони горели огнем и пламя
вонзалось мне в грудь, корежило кости. Я хотел отпустить клеммы, я хотел
отпустить, и на мгновение мне показалось, что я смогу это сделать. Что
подавило этот импульс, я не могу сказать. Частью упрямство. Упрямство и
страх еще большего унижения. И все же в мое сопротивление был вовлечен и
другой элемент, и посреди боли некий пузырь ясности мгновенно обволок меня,
позволяя мне понять, что это мог быть за элемент. У меня было чувство, что я
нахожусь под охраной, под какой-то защитой, и у меня также возникло
впечатление, что я каким-то образом связан с защитной силой и поэтому
гарантирован от возможности нанесения смертельного вреда. Потом ясность
испарилась. Моя голова страшно затряслась, глаза, казалось, как сухие орехи
болтаются в своих глазницах. Струйки дыма зазмеились между пальцами и
осознание, что моя плоть начинает поджариваться, это последнее, что я помню.