"Галина Щербакова. Ангел Мертвого озера" - читать интересную книгу автора

получала дочь, все как один внедрялись задницами в кожу личных сидений. И
тут в мозгу Ивана Ивановича возникала загогулина. Хорошее слово придумал
бывший президент. Единственный его вклад в историю России, между прочим. Так
вот, Ивану Ивановичу с какого-то боку было приятно, что его дочь
продвинулась по линии жизни и заработка. Но куда большую приятность
доставляла мысль, что она оставалась прежней. Она не оскорбляла Ивана
Ивановича видом всяких брызгалок и кремов, она была естественна и пахла
естественной природой и никогда - Боже мой! - не приносила в дом запах
мужчины. Так что получалось: в случае с дочерью растления машинами и
долларами не произошло.

Иногда на него накатывало. Что-то сильное, косматое, пахнущее
вскопанной землей (в детстве у бабушки в деревне сажал картошку. Маленький,
он был ближе к лунке, к духу ее перегнившей травы и перерезанных острой
лопатой червяков. Он клал в лунки картофелины, это был его вклад в сельское
хозяйство). Оттого, что он помнил запах лунки, он не удивлялся накатыванию
чувств. Нормальное дело - воспоминание. Но крутило все крепче, разворачивало
плечи и хотелось даже как-то рыкнуть, не на кого-нибудь - вообще.
Однажды его очень прижало в автобусе, набилось два, если не три
количества людей. В него вжались чужие тела, в него ударили чужие запахи. И
были они в основном женские, пряные, плотские. Он выскочил на первой же
остановке, а выпрыгивая, рычал, даже не заметив этого. Заметил глаза мужика,
на которого выпрыгивал и который норовил занять его пространство в автобусе.
Мужик смотрел удивленно, а когда уже закрывалась дверь, крикнул: "А гавкать
умеешь?" Значит, он рычал. Ему понравилось, что мужик решился сказать ему
это только в створку дверей - значит, боялся? А ведь Иван Иванович по
определению всей предыдущей жизни числился в "смирных". Учительствуя, голоса
не подымал, а когда чуял в душе лютую ненависть к ученику до желания
вывинчивания его головы из туловища, закрывал глаза и шевелил губами, и дети
замирали, хотя ни разу ни одного ученика он не то что пальцем, словом не
тронул, пошевелит-пошевелит губами, а потом откроет глаза, а они у него
ясные-ясные, до голубизны неба, и говорит: "Ну что ж! Не все люди на свете
умные". И все. Даже двойку не всегда ставил. Смирял гнев.
Он воображал идеальный мир для себя. В нем не было людей. В него (мир)
иногда приходила дочь, и они играли в дурачка. После того, как дочь три раза
проигрывала, он ее "исчезал". В его мире был телевизор. Он показывал фильмы
про войну. Любил те места, где маршалы склонялись над картами, водили по ним
пальцами, а потом из люков самолетов горохом сыпались бомбы (теория и
практика). Ловил себя на мысли, что само высыпание бомб было важнее вопроса,
на чью голову. Потому что к этому времени Иван Иванович уже твердо знал - по
автобусу - людей больше, чем надо, и для него лично, и для тех, кто смотрит
на карты. И он стал понимать правильность смерти. Ах, как жаль, что он не
был маршалом, а еще бы лучше президентом (любой страны). Он бы не чикался с
миролюбцами (лишние люди), он бы развязывал и завязывал войны, развязывал и
завязывал. Его мудрый пример очистительных для земли смертей стал бы другим
наукой. И лет через сто на земле жило бы небольшое количество людей,
отобранных естественно - войной. Он не Гитлер, он бы не стал действовать по
симпатии, к примеру, убивать нелюбимых им евреев. У него бы был чистый
эксперимент: кто выживет под горохом бомб, того и счастье. Все приобретут в
выживании новые качества. Главное из которых - не дышать в сторону другого.