"Галина Щербакова. Ангел Мертвого озера" - читать интересную книгу автора

вливается мера, излишняя для меня, я знаю, что мне будет плохо, очень плохо,
водка бежит по подбородку, шее и дальше, в таком мокром виде я веду их к
лифту. Из подъехавшего лифта выходит мой муж, в беретике по самые брови, в
очках для слепых, с палочкой, он обходит пьяную компанию, огораживая себя
палочкой, - брезгливость чистюли перед зловонной кучей. Меня он не видит? Не
хочет видеть? Или это деликатность - не заметить меня с мокрой рожей и
красными глазами?
Лифт скрипло сползает вниз. А я стучу в дверь. Муж все-таки меня не
признал и уже заперся.
Не пускают меня долго. Видимо, он пошел сразу в туалет. Я присаживаюсь
на ящик, который сто лет стоит под дверью, храня в себе обувь без подметок,
сами подметки, а также шнурки, стельки, одним словом все, что когда-то было
целым и нужным, а потом распалось на составные и стало жалким, жалкость же
родила жалость (ах, какие когда-то были туфельки!) и родную русскую
скаредность: пусть еще полежит, мало ли что...
Вот я сижу на "мало ли чем" и жду, когда спустится вода в унитазе. Я
еще не знаю, что нельзя сидеть на рваном скарбе, который проникает в тебя
мгновенно и поражает изнутри всю - от капилляров до тазовых костей.
Посидишь-посидишь и обернешься чужой себе самой.
Ключ поворачивается с отвращением. Муж впускает меня, отступив от меня
на бесконечность.
- Капричикос, - говорит он мне.
- Я сейчас уберу, - отвечаю я.
Стол действительно безобразен. Гости, видимо, хотели собрать посуду, но
потом бросили - больно надо, тарелки пустые стояли в недоеденных, вилки
топорщились в стаканах. Остатками разума отмечаю - все съедено. Значит, я
довольно долго была на балконе с этим странным гостем, хотя казалось - пять
минут. Хочу вспомнить, о чем же мы с ним говорили, и не могу.
"Капричикос", - повторяю я слово, которое когда-то давно знала, но убей не
помню, что оно значит. Я беру тарелки с угла стола, беру неуклюже, и они
соскальзывают по мне, оставляя следы майонеза, масла, рисовый след кутьи.
- Уйди, - говорит мне с отвращением муж. Я тащусь в ванную, стаскиваю с
себя все. Я отвратительна себе самой, на соске повис стружок капусты, я
сбиваю его щелчком, вижу, как падает он в мыльницу, и меня начинает тошнить
бурно, фонтанно. В голове возникает звон, и я четко вижу, как сейчас лопнут
к чертовой матери мои бедные сосуды, как я стану паралитиком с повисшей
набок головой и застывшей слюной на плече. Подробностей такого рода слишком
много, горло изо всей силы сжимается, выталкивая из меня желчь, я перебираю
ногами в собственно напруженной луже.
Муж не слышит моего воя, он вставил себе в уши музыку. Он ненавидит
всякую уборку, тем более с битой посудой, и я не знаю, что лучше: чтоб он
пришел ко мне на помощь или чтоб он не видел меня такой никогда. Я уже
понимаю, что слухи о хрупкости сосудов преувеличены, что их не разорвала
вырвавшаяся из меня утроба, что я жива. Только трясусь вся мелкой, мелкой
дрожью.
Я лезу под душ. У меня странное ощущение, будто меня обмывают четыре
руки, значит, какой-то сосудик все-таки подвел. Я ловлю своей рукой ту,
чужую ладонь, что нежно смывает мыло с моих грудей. Но мне это не удается,
рука выскальзывает, и я даже слышу смешок... Руки? Бред. Капричикос! Слово
мужа обрело содержание и встало на свое место. Но это неверно! Капричикос -