"Жак Шессе. Людоед" - читать интересную книгу автора

плутнях из романа Апулея. Но откуда тогда это изнеможение, эта дрожь во
всем теле? Жан Кальме направляется к кафе "Епархия". Его обгоняет стайка
девочек в джинсах; они громко болтают и хохочут, их длинные волосы прыгают
по плечам, с которых еще не сошел загар летних каникул. Жан Кальме входит в
"Епархию" и садится у окна, к единственному свободному столику. Заказав
"рикар", он мрачно созерцает пейзаж за окном. Хорошенькие девчонки в
джинсах как раз в эту минуту переходят по мосту Бессьер на правый берег,
толкаясь, дурачась, оглядываясь по сторонам; их резкие движения смотрятся
вызывающе на серо-голубом фоне неба. Жан Кальме даже издали чувствует их
веселую юную силу, и сердце его пронизывает давно знакомая острая тоска.
Он отпивает "рикар" из рюмки.
Это вино - плохая подмога невротикам. Оно наводит скверный дурман. Уши
закладывает, словно в них напихали вату, желудок мучится сладковатой
отрыжкой - предвестием рвоты: вот когда позавидуешь шумным, несокрушимо
здоровым гимназисткам. Жан Кальме погружается в это тошнотворное состояние,
как в вязкий сон. Зачем он стал преподавателем? Чтобы избежать общества
взрослых? Ему слишком хорошо известно, что самым ужасным из них был его
отец - был и остается после своей смерти. Школьные классы, в которые он
входил прежде и куда будет входить всю свою жизнь, служат ему убежищем от
страшной отцовской власти, грозящей обрушиться на целый мир. Убежищем,
впрочем, весьма хрупким и тем более ненадежным, что духу мертвеца
проникнуть туда много легче, нежели его грузному телу! И почему именно в
этот миг Жан Кальме с тоскливой нежностью вспомнил горное шале, где он
проводил в детстве конец летних каникул? Быть может, именно оттого, что
сейчас его мучили одиночество и усталость? Ему явственно привиделся
тамошний пейзаж: вечер, из глубины долины поднимается ветерок, он срывает
листья с платанов, но они не взмывают в воздух, как листва других деревьев,
а летят горизонтально, по направлению к волшебной горе, уже окутанной
сумерками и гудящей голосами колоколов. Внизу простиралась иссохшая долина.
Там вовсю гулял холодный фен, взметая сухие листья в густую синеву
неба... Жан Кальме вновь видит отца и мать, сидящих под красной лампой в
комнате с бревенчатыми стенами; он находится тут же, рядом, читая "Остров
сокровищ". Затем он встает, подходит к окну, и взлохмаченные ветром волосы
падают ему на глаза. Эта сцена запечатлелась в его памяти с поразительной
четкостью: трава вокруг шале, дрожащая от порывов ветра, фиолетово-синий
вечер, красная лампа, белая рубашка доктора, распахнутая на груди, поросшей
седеющими волосами, мать - чуть дальше от света, с журналом на коленях,
долгие паузы в разговоре и жалобный вой фена в ветвях платанов. "Ах, все
было возможно тогда!" - думал Жан Кальме, терзаясь невозвратимостью
счастливого видения. Да, все было возможно: вырезать лодочки из коры,
читать истории про пиратов, рисовать зубьями вилки узоры на масле, пугать
друг друга призраками с чердака, состязаться с доктором в стрельбе из
пращи, неотрывно следить за галками, летавшими над белым гребнем холма, -
их стремительные виражи напоминали прихотливые узоры на вышивке, а хриплые
воинственные крики вызывали только улыбку.
Жан Кальме одним глотком допивает свой "рикар", и его мысли вновь
обращаются к прошлому, счастливому, беззаботному прошлому, когда вся жизнь
была впереди, полная обещаний и возможностей, и ничто не грозило разрушить
душевный покой и любовь...
Его сотрясает дрожь. Вокруг него заканчивают обед рабочие в спецовках,