"Жак Шессе. Искупительное деяние ("Двойник святого")" - читать интересную книгу автора

постояльцев по дому и саду? Это было маловероятно, принимая во внимание
признание, сделанное ею в тот же вечер за ужином: "Я ложусь и встаю с
петухами". Это означало, что она ложилась рано и спала как убитая. Обе
горничные и кухарка, весьма миловидные, наверняка проводили ночь не столь
безукоризненно. И все же было не похоже, чтобы в этом пансионе предавались
разврату. Служащий почты, у которого явно было не все в порядке с мозгами,
пришибленная усталостью торговка, стажер-аптекарь, снедаемый страхом не
произвести должного впечатления, и трио швейцарцев-немцев: бритоголовых, с
кольцами в ухе, перешептывавшихся на каком-то им одним понятном языке...
"Дорога свободна, - сказал я самому себе, - ежели вдруг посетит желание
навестить Паулу Мерсье". И рассмеялся, представив себе, каким может быть
выражение лица новоиспеченного викария, удивленного тем, что его так и
подмывает наведаться к даме в первый же день своей стажировки.
Пути Господни неисповедимы, а мои и того паче, и это меня пугает.
Стоило в моей голове зародиться мысли о визите к Пауле, как я стал
прокручивать все возможные предлоги, под которыми можно было бы побеспокоить
ее в такой час. Наихудшим из всех мне казался самый правдивый: признаться
ей, что она пробудила во мне интерес и мне захотелось увидеться с ней один
на один, хотя бы на краткий миг, поскольку мне было одиноко и тянуло
признаться в этом именно ей.
Я вышел из своей комнаты; в коридоре никого не было, откуда-то
доносился звук радио, в нескольких комнатах работал телевизор. Я прошел
коридор и поднялся по лестнице. Отыскав ее комнату, я приложился ухом к
двери, но ничего не услышал - ни дыхания, ни тиканья будильника, хотя
обычно, когда за кем-то шпионят, слышат, как из-за двери доносится хотя бы
невозмутимый стук часов.
Если моего предлога окажется недостаточно, подумал я, можно добавить,
что я нуждаюсь в некоторых сведениях относительно распорядка в пансионе,
городе, умонастроениях прихожан: что-нибудь в таком роде непременно окажется
под рукой, чтобы дать ей понять, что она единственная допустимая для меня в
этих обстоятельствах сообщница.
Я постучал в дверь один раз, потом другой.
- Кто там? - проговорили тихим голосом совсем рядом.
- Это я, ваш новый сосед.
Дверь распахнулась. На Пауле Мерсье был спортивный костюм, так странно
смотревшийся на хрупкой фигурке; ее волосы поблескивали в свете лампы.
- Да, - удивленно протянула она, - да, да.
- Простите, мадемуазель, я причиняю вам беспокойство. Я хотел попросить
о небольшом одолжении.
- Да, да, - как заведенная повторяла она, так что я даже подумал, не
тронулась ли она умом. Одновременно я пытался отыскать на ее лице свет,
который так подействовал на меня во время ужина. - Но что вам нужно? -
наконец, словно придя в себя, проговорила она, слегка отступив в глубь
комнаты, будто для того, чтобы не держать меня на пороге.
Я вошел и закрыл за собой дверь. Комната была довольно просторной,
наверняка одной из самых больших в пансионе, с удобной мебелью, широкой
постелью, стопками книг, газет и, слава Богу, без живых растений.
Теперь пришел черед Пауле с удивлением смотреть на меня.
- Такое впечатление, что вы заснули и все никак не можете очнуться, -
предположила она.