"Юрий Шестов. Утро" - читать интересную книгу автора

точностью, без эмоций принимать решение в экстремальных ситуациях. Думаю,
для некоторых это событие могло бы стать достоянием инструкций по правилам
техники безопасности при проведении погрузочно-разгрузочных работ. А именно
в той их части, где приводятся примеры несчастных случаев на производстве,
когда работники пренебрегают правилами. И уж совсем было обидно, если бы я
пал на трудовом фронте под чужой фамилией.

***

За окном забрезжил тихий, безветреный калифорнийский рассвет. А меня
снова уносит в ту зиму. Я вижу метель и густой снегопад. Ветер и холод
загнали народ в бытовки и маленькие избушки на рампах, в которых грузчики
пережидают смену вагонов. Рельсы подъездных путей лежат вровень со снегом.
Поперёк рельс лежит мертвецки пьяный мужик. Я только что его заметил. Это
Лёшка-Корыто. Из летящего снега тёмной массой медленно надвигается вагон.
Колёса, накатываясь на свежий снег, издают тонкий одинокий звук, который не
может заглушить даже ветер. Вагон медленно приближается к пьяному. Никто не
видит это кроме меня. Я колеблюсь. Я могу продолжать свой путь. Никто
никогда не обвинит меня, если через двадцать секунд он будет мёртв. В такую
метель кто что разглядит... Я чувствую радостное мстительное чувство, глядя
на приближающийся вагон. Остаётся метров пятнадцать. Я всё ещё могу его
спасти, но стою на месте.
Я бы предпочёл не заметить его. Корыто с моей точки зрения мразь был
полная. И тут - такая возможность расквитаться за всё. Мой мозг как машина
выдаёт решение. Я рванулся по направлению к уже близкому и такому высокому
теперь вагону. Схватил Корыто за щиколотки и потянул с путей. Голова в
засаленной кроличьей шапке стукается об рельс. Шапка соскользывает с головы
и остаётся лежать на рельсе. Через мгновения колесо вагона переезжает шапку,
не покачнувшись.
Я бросаю его ноги на снег. Брюки задираются и я вижу волосатые ноги и
ярко-красные носки. Мгновение с удивлением смотрю на носки - это какой-то
детский цвет. Мужчины таких не носят. Поворачиваюсь и иду прочь. Такое
чувство, будто я только что брал руками что-то грязное, противное.
Зачерпываю снег и долго, тщательно тру руки. Снег тает, грязными капельками
сбегает с рук, неслышно капает в чистый белый снег. Руки краснеют.
"Живи, дурак", - думаю я, - "Охота мне с твоей кровью на руках жить". И
вдруг понимаю, что спас Лёшку совсем не поэтому. Переступил бы я через его
смерть. Ничего бы со мной не случилось и не дрогнула бы ни единая жилка в
моей душе. Спас я его потому, что даже за всю его мразь смерть слишком
суровое наказание. И больше ничего.

***

Спустя два дня Корыто снова приставал ко мне. Закончив смену, я
переодевался в бытовке, сидя у своего шкафчика. Он стоял передо мной и нёс
очередную ахинею. На сей раз я спокойно смотрел, как он выкобеливается.
Потом скучным голосом сказал:
- "Послушай, Лёша", - Лёшка даже оглянулся посмотреть, к кому это я
обращаюсь - его иначе как Корыто не называли, - "Ты вот взрослый мужик, а
ведёшь себя как трёхлетний ребёнок. Тебе самому-то не надоело? Я вот пацан.