"Иван Михайлович Шевцов. Среди долины ровныя (Роман, дилогия #2) " - читать интересную книгу автора

папоротник. Ноги ступили на мягкий упругий мох, утыканный молоденькими
сосенками. Их сменил ельник вперемежку с березой и осиной. Впереди
ослепительно сверкнула золотисто-зеленая небольшая поляна. Над ней,
украшенной колокольчиками, ромашками и гвоздикой, блаженно и как-то уж
слишком мирно, даже зазывно струился муаром нагретый воздух, у самой
опушки у гнилого пня под беспечно порхающими бабочками ярко рдела спелая
земляника. А в густом душистом настое солнца, трав, цветов, листьев и
хвои стояла искристая тишина, безмятежная и шальная; она проникала в
душу, пьянила и волновала, мутила разум и размагничивала нервы. Казалось,
нет никакой войны - был просто кошмарный сон, а это пробуждение. Хотелось
набрать пригоршни земляники, смочить душистой влагой пересохшее горло,
затем лечь на спину в тени и, закрыв глаза, пить пряный настой хвои и
березы и медленно засыпать под высвисты славки, пеночки, зяблика.
Остановились у самой опушки, не решаясь сделать последнего шага -
выйти на поляну. И вдруг где-то недалеко:
- Та-та-та-та-та-та-та!..
Братишка вздрогнул, выдохнул шепотом:
- Автомат! - и прислонился к толстой сосне.
Прислушались молча. После небольшой паузы снова:
- Та-та-та-та-та-та-та!..
- Тьфу, черт! - Глебов сплюнул и выругался вполголоса. Лицо
озарилось не прежней его озорной ребячливой улыбкой, а новой -
сдержанной, задумчивой и возмужавшей. - Черный дятел тараторит.
- Не может быть, - усомнился летчик.
- Точно, товарищ лейтенант, - подтвердил Ефремов. - А правда, на
автомат похоже,
- Нервы, - кратко обронил Титов и зашагал следом за Глебовым.
До сих пор не чувствовали усталости и не замечали времени. Но после
этой солнечной поляны с цветами, земляникой и бабочками захотелось пить,
и сразу ощутимей показалась ноша, пусть не такая уж и тяжелая. Автоматы
на шее (палец на спусковом крючке) - это еще ничего. Тяжелы ремни - на
них висят пистолеты, обоймы с патронами, гранаты. И в карманах тоже
гранаты - чешуйчатые увесистые лимонки. Они трут бедра. Но без них
нельзя. Они сейчас дороже хлеба и воды. О хлебе пока что никто не думает.
А вот вода... Братишке очень хочется пить. Во рту сушь, неприятно хрустит
песок на зубах. Лейтенант думает о том, что, пожалуй, можно было бы и
поубавить шагу - напрасно Глебов так торопится. Как быстро он ходит и,
кажется, не устает, этот щупленький, почти юный начальник пограничной
заставы с большими, синими, такими доверчивыми глазами и неестественно
посуровевшим лицом. "Выносливый, черт, втянулся! - ласково думает о
Глебове Братишка. - Подтянут, в зеленой фуражке, которой он, видно, очень
гордится, и даже гимнастерка застегнута на все пуговицы".
А Максим Братишка давно расстегнул ворот, темно-синюю с голубым
кантом пилотку засунул за ремень портупеи, но ветер не треплет его мягкие
светлые волосы. Ветра просто нет и, наверно, долго не будет. Задует,
когда не надо: всегда так получается. Лицо у Братишки потное,
добродушное, открытое. На нем постоянно дежурит готовность и преданность.
Движения у него немножко суетливы и неловки. Он чувствует, как сапог трет
ногу, - сбилась портянка. Остановиться бы на минутку. Но видит впереди
себя уверенную походку Ивана Титова, и ему становится неловко от такой