"Иван Михайлович Шевцов. Лесные дали (Роман) " - читать интересную книгу автора

пространства был обязателен, неотделим от общей картины. Справа внизу из-за
березовых ветвей скромно выглядывали крыши деревни Манихино, впереди,
петляя, извивалась река, а дальше мягкими перекатами, с преобладанием
зеленого и голубого, полнозвучная и многокрасочная ткань уходила в немыслимо
манящую лесную даль. Нет, это не были шишкинские "Лесные дали", то была
иная, мало похожая на шишкинскую картина. Но, как и та, она была своя,
родная, завораживающая, от которой дух захватывает.
- Ты что увидел? - спугнул Ярослава школьный товарищ.
- Красотища какая! - выдохнул Ярослав.
- Река Истра. Мелкая, искупаться негде. И рыбешка - тоже мелюзга, -
пояснил авторитетно студент с нотками недовольства. Мол, стоило из-за такой
чепухи останавливать машину.
- Я не в том смысле, - мягко, извиняющимся тоном обронил Ярослав и
добавил: - Красиво. Простор и лесные дали...
- Ты на Кавказе или в Крыму бывал? - тоном подчеркнутого превосходства
спросил студент. Ярослав молча покачал головой, прикованно глядя в синеющую
даль. - Вот там есть на что посмотреть: пальмы, кипарисы, олеандры и море. И
горы, между прочим.
Ярослав не слушал студента; он смотрел на мир широко раскрытыми
изумленными глазами и всем существом своим постигал красоту родной земли.


ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

ЗИМА

Глава первая

Подло, низко, чудовищно! И это называется - любовь. Пустое, ветреное
слово, бросовое, как осенний лист. Клятвы, обещания, вздохи, нежные взгляды,
трепетный шепот - и все слова, слова. Только слова, которым верилось, а они,
оказывается, пустой звук. Вот и верь после этого человеку.
Человеку? Но ведь ты, Ярослав Серегин, тоже человек. Так что ж, выходит,
и тебе веры нет?
Ярослав достал из-за комода написанный на картоне масляными красками
этюд и поставил его на старый, с вытертой обивкой диван. На переднем плане
фигура девушки, обращенная спиной к зрителю, лицом к светло-розовой,
величавой глыбе Арарата, вознесшейся в зеленовато-голубую высь. Светлой,
чистой юностью веет от всей композиции, незатейливой, но подкупающей
искренней непосредственностью. Ярослав писал этот этюд там, на границе, у
берегов бурного Аракса в свободное от службы время. Писал не в один, не в
два, а в несколько сеансов, потому что это был не обычный этюд
любителя-самоучки, а особый, предназначенный для той, единственной,
желанной, оставшейся в далекой Москве ждать своего солдата. Той, для которой
по заявке пограничника Ярослава Серегина звучали в эфире слова его любимой
песни:

Вы солдаты, мы ваши солдатки,
Вы служите, мы вас подождем.