"Лидия Шевякова. Дуэт " - читать интересную книгу автора

Решение уехать вдруг показалось ему необычайно удачным, давно
обдуманным и спасительным шагом. Стоило ему в горячие размолвки позвонить
своим "благодетелям" и дать согласие на отъезд, как он почувствовал, что от
него уже больше ничего не зависит. Словно он поскользнулся на ледяной горке
и теперь несся сломя голову вниз, смешно растопырив руки и со сладким ужасом
ожидая неизбежного торможения в сугроб, хорошо если снежный, а не каменный.
Две недели проскочили в угаре предотъездных хлопот. Состав отъезжающих
был давно определен, но нужные люди вовремя нажали и протолкнули его в
списки "запасных игроков". Теперь, когда решение было принято, Герман
гордился собой. Он совершал нечто невозможное, феерическое, чему будут все
завидовать, ахать и восхищаться. Он опять всех обставит, обгонит, срезав
угол, и ерунда, что вираж слишком крут. Он не опрокинется. Он сам крут.
Пройдет несколько лет, и он вернется домой победителем, и все снова ахнут.
Так, отправляясь навсегда из родной страны, он все еще жил, даже в
перспективе, жизнью и интересами отвергнутой им Родины. А Анна? Если бы она
действительно его любила, то бросила бы все и приехала к нему. Он теперь
вечерами сидел дома, делая вид, что собирается, а на самом деле ждал Анну.
Но она не шла. Она была уверена, что все эти разговоры об отъезде носили
предварительный характер, что до дела пока далеко и еще есть время для
примирения, есть возможность отговорить его от этой шальной и опасной затеи.
Герман хорохорился, собирался в дорогу, подогревал свою злобу, ведь он
может попасться с контрабандой. Наверняка эти несколько картин, пусть и
маленьких, но, видно, ценных, были украдены из какого-нибудь музея. Он может
загреметь с ними в тюрягу, а она даже не узнает.
Он зашел к родителям. Долго целовал маму, обнимал отца, слишком весело
шутил с сестренкой, которая заканчивала уже восьмой класс и превратилась в
круглолицую старательную хорошистку. Они удивлялись и немножко чурались этой
демонстративной нежности, дичились собственного сына. Герман не появлялся у
них почти год и заявился неожиданно. Теперь вся семья сидела за столом на
фоне "Девятого вала" и сдавленно жевала макароны по-флотски. Мама, папа и
Светланка смотрелись и чувствовались единым целым, из которого он выпал
давным-давно, может, еще при рождении. Они были рады его видеть, но
принимали как гостя. Стыдились своих немудреных макарон, старой выцветшей
обстановки, чайника с отколотым носиком. А он в ответ безудержно хвалился и,
злясь на себя, все заталкивал и заталкивал в эту бездонную пропасть между
ним и родными свои невероятные успехи, словно по ним, как по мостику, можно
было перейти на их сторону. Потом спохватился: если он так удачлив, что ж
родителям не помогает? - и, встав вслед за вышедшей на кухню матерью,
стесняясь до комка в горле, сунул ей пачку полтинников, словно взятку. На
следующий день, подгадав, чтобы их не было дома, он принес сестренке свой
магнитофон и разную клевую мелочевку. Она, конечно, все равно узнает, что он
просто избавлялся от старья, как Сара Самойловна - от копии Айвазовского. Но
все равно Герман хотел, чтобы это выглядело как широкий жест. Он жаждал
искупаться в волнах невысказанной родственной любви и благодарности, пусть
даже купленной.
А ей, ей он ничего не оставит. Да и зачем? У нее все есть, и у него
есть новая девушка, даже три, так что его сердце не должно так болеть. Ведь
он мужчина, у него должно быть крепкое мужское сердце. Оно не может изнывать
и кровоточить, не имеет права, по половому признаку, убеждал себя Герман.
Если он предложит, с ним любая поедет. Осталась всего неделя. Она об этом не