"Николай Шипилов. Мы - из дурдома" - читать интересную книгу автора

Юра с большой долей скепсиса относился нынче к заморочкам Гарри. Юра стал
искать свое решение не мистического, не научного, а пусть мнимого, но
желанного для соседей-супругов воскрешения соседского мальчика. И нашел его,
путь в золотой этот родительский сон, обладая думскими связями и
способностью летать, если сильно разозлится или обидится. Злость, однако,
находила на него не столь часто, как ему того хотелось бы.
Добрый Юра заплакал о гибели этого подростка-ребенка, но решил, что не
надо раскисать в доброте. Он твердо решил вернуть сына Ивану Даниловичу
твердо же определенным своим путем. Для начала он изъял с кладбищенского
памятника фотографию мальчика, оставив взамен краткую записку: "Ждите.
Верну". Он написал неопределенное "верну", а не обязательное "вернусь",
поскольку отец, Иван Данилович, мог принять происшедшее за злую и
бессовестную шутку кладбищенских бродяжек. Но уже безумие доброго Юры
слилось с безумными надеждами обезумевших добрых родителей погибшего
мальчика, на что и уповал наш летун.
Пользуясь связями с бывшими нашими друзьями по казематам Яшкинской
клиники, многие из которых занимали в новом обществе высокое положение, Юра
нашел личное дело мальчика из украинского детдома "..., похожего на
погибшего сына Ивана Даниловича один в один. Оставалось взять его и отдать
горюющим родителям. Юра стал обдумывать план.
Что же должно сказать мне, писателю Алексею Родионовичу Романову, по
этому душевному вопросу? Скажу, что жива православная вера в наших грешных
душах, но под гнетом многовековой униженности русского дурака русскими же
умниками она никак не может расцвесть во всей своей силе и красоте. Но те из
дурней, у кого вдруг приоткрываются духовные очеса, начинают чувствовать
благодать воли Божией.

4

Преодолевая отвращение, Юра Воробьев начал читать газеты, которые он
называл "пресс-нятиной". Он хотел обрисовать для себя линию детских фронтов
на российской территории, оккупированной дегенератами всех мастей. Он,
казалось, на веки вечные забыл эту вредную привычку - читать газеты, это
навязчивое желание "уколоться" ложью. Сознание его береглось, оно
уворачивалось от чтения газет, как ребенок от розги недобросовестного
воспитателя. Оно, сознание, не желало знать, где живут фазаны, потому что
его слепило желтое, как весенний цветок, солнце, которое на поверку всегда
оказывалось обманным одуванчиком-обдуванчиком, сорняком. Вся желтая свобода
заточена на антигероизме, пошлости и разврате - это выводило Юру из
равновесия. С началом изучения желтых газет он побоялся разозлиться внезапно
и улететь, сам не зная, куда: ведь это зависело от силы его разозленности.
Однако он уже научился держать в сознании пару-тройку запасных аэродромов и
обезопасился от разъяренных приземлений в "некотором царстве".
И все же доброму Юре пришлось преодолеть ощутимую тошноту, боль в
висках, трус в руках и вернуть себе вредную привычку к чтению газет. Задача
была поставлена так: суметь разозлиться ровно настолько, чтобы улететь в
деревню к коллеге Фролу Ипатекину и помочь тому собрать земной, надежный и
малозатратный летательный аппарат. Предполагалось нечто среднее между
автожиром, геликоптером и современным спортивным вертолетом. К тому же, Сеня
Парамарибский забросил Фролу для потехи два комплекта маленькой боевой