"Николай Шипилов. Мы - из дурдома" - читать интересную книгу автора

Вздохнул и Титушкин: образованная какая жiнка-то у него, работяги! Его
не интересовало, кто придет к власти в результате выборов. Он знал: надо
просто не дышать. А жить вообще-то надо. Питаться надо. Развалится
государство, и нехай развалится. А вот кто куски в сумку соберет - это
отдельный вопрос. Власть валяется на тротуаре, и нехай валяется, нечего это
трогать. И так уже запачкались. Титушкин был одержим мечтой о хате с прудом,
где водоплавают карпы и лыбеди, и где может запросто утонуть любая жiнка.
Ему не нужны, да и недоступны были, французское Божоле, вина Бордо и
Прованса, плато Каркассон и Бургундии, рейнские вина или вино из Чили и
Калифорнии. Под шумок утомительной революции он достал из своего кармана
четок горилки, вполне пригодной для поливки картофеля от колорадского жука,
на второй скорости опростал сосуд, а тару незаметно запихнул жене в карман
плаща.
Титушкин никак не мог отвыкнуть думать на ядреном русском языке:
"Придем домой, поймаю ее, дуру, с поличным! Вот и поржем тогда с сыном
Остапом! Слышишь ли, сынку?.."

2

Втуне он считал, что любое нарушение супружеской верности должно
караться - если не смертью, то, на худой конец, переломом рук и ног или
отсечением ушей и носа, как поступают с неверными женами на островах Самоа.
Отож дэмократыя!
"А этот кто, в кожаном пальто?.." - вздохнул Титушкин.
Вздохнул и рябой Гузий, но не так легко, как работяга Титушкин, а так
тяжко, как горловский шахтер после бани, где полгода нет горячей воды. Он
нюхнул кокаину и двинулся к мирно распластанному народу, ждущему, когда его,
народ, окозлят и опустят во всей его, народа, электоральной невинности.
По мере того, как Гузий толкал свою речугу, которую до этого писали
усердные девочки-помощницы, постепенно улетучивалась постоянная горечь
борьбы. А говорил он то на русском, то на украинском. Это дипломатично. Но
дети плакали еще горше.
- Давайте же быть проще: кого устраивает стойловое содержание, тот
пусть жует и не мычит, кого нет - пусть сделает хоть что-то конкретно от
него зависящее, на каждом конкретном месте! Голосуйте за нас в моем лице! От
Киева до Минска, Баку и Москвы мы ведем святую войну против авторитаризма,
мрачного призрака возрожденной России и воскресшего ее КГБ! - кричал Гузий.
Он ярко демонстрировал симптомы бредовой переоценки фактов различной
давности, экспансивного, интерпретативного бреда и "кривой логики". - Ми
готовЖ мучитися пЖд санкцЖями РосЖЗ, якщо у них кишка не тонкою виявиться. В
страданЖях душа савДршенствуДца, аднЖ радостЖ вкушать нДльзя! Тому навЖть
якщо ми страждатимемо вЖд санкцЖй, то це знову ж таки для нас буде плюс, бо
матимемо ми царство небесне за страждання на ЗемлЖ! Тобто у будь-якому разЖ
ми виграДмо у москалЖв! Невпровадять санкцЖЗ - прекрасне життя проживемо,
впровадять санкцЖЗ - винагороду на небесах дЖстанемо за страждання на ЗемлЖ!
Голос его крепнул и летел куда-то вверх - поверх лежащего электората,
поверх молча ухмыляющейся братвы, поверх кричащих шутов, он подхватывался
резкими порывами ветра и растворялся в торжественном небе. К концу спича,
как его называл один из "серьезных", Гузий уже и сам верил в то, что
говорил: