"Николай Шипилов. Мы - из дурдома" - читать интересную книгу автора

псевдозлобствующие, псевдоправдивые, псевдодрузья, псевдовраги. Истошно
вопиют либеральные "радетели" о благе народном. Угрюмо шипят большевицкие
"монстры". Умничают о чем-то не по делу "комсомольские умники". Корчат
страшные гримасы "боевые генералы" и пускают в сторону лежащих штафирок
черные самолетики "дартс" - метки справедливого гнева. Азартные пидрахунцi с
экзит-пулами бегают, торгуя вразнос забродившей, как на дрожжах, ложью. Они
похожи на мародеров, выживших после ядерной войны. Им дивно платят
неизвестные доброжелатели - те, кто желает их добро сделать своим. Тут уж
пидрахуй, нэ пидрахуй[17]...
Братве скучно, как отмечает бесхитростный грамадянин Титушкин, которому
скучно не менее. А более всего хочется ему отпить горилки из припрятанного
четка. Лишь однажды, когда все глухо заржали, Титушкин тоже почему-то
улыбнулся в подкову своих усов. Это когда смешной "мусор" начал стрелять по
своим землякам из картонного пистолета. Он явно переигрывал: что-то грозно
выкрикивал, блестя в закатном солнце маленькими канцелярскими очечками.
У одного из деловых хунвэйбинов звякнула мобила - роуминг. Кто-то
громко пустил ветра от неожиданности или из соображений простого паскудства.
Братки переглянулись, думая, что затрещал цивилизационный шов, и молча
кивнули Гузему. Это значило: кончай эрмитаж и давай, лошина, работать - твоя
очередь. А то у всех уже чресла застоялись. Мы-де начнем, а потом и основные
стоики подтянутся.
Пан Гузий напрягся. Он стал похож на плакат времен последней оккупации
Украины колорадским жуком. Нельзя было сказать, что он всегда был с братвой
или же из братвы. Пан Гузий даже зоны не нюхал. Просто подвязали его одни
очень серьезные не местные. Они пристегнули его через воровские дела и
определили быть кукольным верховным адмиралом, но тiлькi щоб под местной
шпаной. По-русски они говорили нынче через переводчика.
При этой мысли Гузий покосился в сторону супруги Титушкина. Она
издалека напряженно следила за героем и, встретившись с ним взглядом, с
готовностью расплылась в улыбке. В глазах ее мелькнуло то, что психиатр
назвал бы страстью к вожделенному подчинению в своей финишной форме, а
Титушкин - блядовитостью.
Титушкина эти проблесковые маячки насторожили. Но жiнка Титушкина легко
вздохнула и, мимически запутывая следы, спросила супруга:
- А бакунинцы будут?
Он не знал, кто такие эти бакунинцы, и спросил об этом народе соседа по
толпе. Сосед по толпе, весь в кожаном, как старинный водитель ленд-лизного
"студебеккера", дал разъяснение: на складах истории, мол, не осталось
настоящих бакунинцев, есть только завалы свидомых, недобитки бандеровцев и
выводок неотроцкистов. Нет чтобы спросить о том, возвратятся ли мужья к
воспитанию жен плетью за подобное тяжелое глазкостроение.
- А вы - за кого? - тут же засверкала очами жiнка на соседа в коже.
Тот все понял и сказал, сочувственно глядя на Титушкина:
- Я - за укрепление традиционных семейных отношений, кума! - он нервно
подмигнул чоловiку Титушкину. - Читайте умные книги! Я - за ведение активной
просветительской работы по выявлению и обличению имеющихся закамуфлированных
пидоров всех мастей - гомил и лесбий! Однажды пидоры, рэкеты и все продажные
суки выдохнут "ху!" и пойдут в ад навеки. Я верю! А вы за кого, кума?
- Я пока еще не знаю. Но - браво, браво! Кум моего кума - мой кум!
Присоединяюсь! - восхлопала жiнка ресничками, а также и в ладоши.