"Николай Шипилов. Мы - из дурдома" - читать интересную книгу авторапсевдозлобствующие, псевдоправдивые, псевдодрузья, псевдовраги. Истошно
вопиют либеральные "радетели" о благе народном. Угрюмо шипят большевицкие "монстры". Умничают о чем-то не по делу "комсомольские умники". Корчат страшные гримасы "боевые генералы" и пускают в сторону лежащих штафирок черные самолетики "дартс" - метки справедливого гнева. Азартные пидрахунцi с экзит-пулами бегают, торгуя вразнос забродившей, как на дрожжах, ложью. Они похожи на мародеров, выживших после ядерной войны. Им дивно платят неизвестные доброжелатели - те, кто желает их добро сделать своим. Тут уж пидрахуй, нэ пидрахуй[17]... Братве скучно, как отмечает бесхитростный грамадянин Титушкин, которому скучно не менее. А более всего хочется ему отпить горилки из припрятанного четка. Лишь однажды, когда все глухо заржали, Титушкин тоже почему-то улыбнулся в подкову своих усов. Это когда смешной "мусор" начал стрелять по своим землякам из картонного пистолета. Он явно переигрывал: что-то грозно выкрикивал, блестя в закатном солнце маленькими канцелярскими очечками. У одного из деловых хунвэйбинов звякнула мобила - роуминг. Кто-то громко пустил ветра от неожиданности или из соображений простого паскудства. Братки переглянулись, думая, что затрещал цивилизационный шов, и молча кивнули Гузему. Это значило: кончай эрмитаж и давай, лошина, работать - твоя очередь. А то у всех уже чресла застоялись. Мы-де начнем, а потом и основные стоики подтянутся. Пан Гузий напрягся. Он стал похож на плакат времен последней оккупации Украины колорадским жуком. Нельзя было сказать, что он всегда был с братвой или же из братвы. Пан Гузий даже зоны не нюхал. Просто подвязали его одни очень серьезные не местные. Они пристегнули его через воровские дела и шпаной. По-русски они говорили нынче через переводчика. При этой мысли Гузий покосился в сторону супруги Титушкина. Она издалека напряженно следила за героем и, встретившись с ним взглядом, с готовностью расплылась в улыбке. В глазах ее мелькнуло то, что психиатр назвал бы страстью к вожделенному подчинению в своей финишной форме, а Титушкин - блядовитостью. Титушкина эти проблесковые маячки насторожили. Но жiнка Титушкина легко вздохнула и, мимически запутывая следы, спросила супруга: - А бакунинцы будут? Он не знал, кто такие эти бакунинцы, и спросил об этом народе соседа по толпе. Сосед по толпе, весь в кожаном, как старинный водитель ленд-лизного "студебеккера", дал разъяснение: на складах истории, мол, не осталось настоящих бакунинцев, есть только завалы свидомых, недобитки бандеровцев и выводок неотроцкистов. Нет чтобы спросить о том, возвратятся ли мужья к воспитанию жен плетью за подобное тяжелое глазкостроение. - А вы - за кого? - тут же засверкала очами жiнка на соседа в коже. Тот все понял и сказал, сочувственно глядя на Титушкина: - Я - за укрепление традиционных семейных отношений, кума! - он нервно подмигнул чоловiку Титушкину. - Читайте умные книги! Я - за ведение активной просветительской работы по выявлению и обличению имеющихся закамуфлированных пидоров всех мастей - гомил и лесбий! Однажды пидоры, рэкеты и все продажные суки выдохнут "ху!" и пойдут в ад навеки. Я верю! А вы за кого, кума? - Я пока еще не знаю. Но - браво, браво! Кум моего кума - мой кум! Присоединяюсь! - восхлопала жiнка ресничками, а также и в ладоши. |
|
|