"Николай Шипилов. Мы - из дурдома" - читать интересную книгу автора

Тогда она умылась, побрилась да и провела среди родных своих детишек
референдум:
"Хотите ли вы, - говорит, - чтобы ваша мать перестала батрачить на
безумного сатрапа, вашего папеньку, и стала свободной женщиной? Хотите ли
вы, - говорит, - сами воспитываться или желаете вы, живущие в тоталитарном
обществе, чтобы отец по-прежнему заставлял вас делать уроки, чистить зубы и
запрещал совать в розетку мои шпильки?"
"Никогда!" - радостно воскликнули двое сопляков.
Третий - самый младший - промолчал и вдруг заплакал навзрыд.
Слезы ребенка тронули Даниэлу Львовну. Она утешила дитя:
"Это, - говорит, - и не отец твой вовсе. Это отчим, хитрый и очень
коварный мэн! Именно он, Горыныч, отравил вашу бабушку - мою мамоньку, и он
же загнал в гроб моего отца - вашего дедоньку! Даже любимый ваш домашний
спаниель Куй - ни кто иной как замаскированный сексот. Он каждый вечер
докладывает этому вашему дяде-папе, садисту этому, о наших дневных
настроениях. Но настоящего твоего отца ты скоро увидишь - это я гарантирую!"
Сказано - смазано. Уже без слез и раздумий она сдала мужа-адвоката в
нашу тихую "дурку". Потом и детей, которые умом решились от душевных
катаклизмов, - туда же. Сама же она стала жить в адвокатовой квартире с
прокурором.
Недавно встретил я того адвоката. Шел он в спортивном костюме "Адидас"
белого цвета и с китайским калькулятором в левой руке. Но заметь, опять
Даниэла Львовна, в кирзовых сапогах и грязных холщевых штанах на опояске, за
ним по асфальту вытанцовывает: люблю, типа, жду, типа, надеюсь, типа того...
Поговорили мы с ним коллегиально, да... Он успешно потерял совесть,
практикует в Лиге защиты прав покойников, горелых спичек уже не собирает, но
за частным перестал видеть целое. Вылечили!
Ты понял, лыска, зачем я тебе рассказ сказывал? Затем, что когда я вижу
одного такого, как ты, урода, то мне всю сразу землю жалко. И лечить меня
некому, накладно им нонеча. Нас всех не перелечишь. Слышь, жеребчик? Иди
любить своих кобылок, а здесь не отсвечивай!
На этом риторическом накале Фрол Ипатекин вскочил на ноги, схватил шило
и проткнул этим шилом дырку в рукомойнике, говоря:
- Вон из моего иглу[23], наймит апартеида! Комедию пора заканчивать:
искусаю-ка я тебя, гада, и мне ничего не будет! Я русский дурак, у меня -
справка!
Потирая ушибленный сегмент ягодицы, отпыхиваясь, но и плюясь, толстяк
поспешил удалиться.
- Папа! Кте у фас туалетная комната? - спросил он встречную старушонку.
- Не папа я, - возразила ласково смиренная старушка. - Женщиной я была,
девушкой, мамой, сестрой двоюродной... А туалет - он там, в уборной озля
клуба, сынок ты мой родный!
- А кте стесь, папа, автобусный фоксаал?
- Вокзал есть, автобус тож есть. Нету, детка, шофера - шофер гуляет!
Такоя упичатление, што усе пошли готовиться к амарыканьському празднику
"увик-енду", - ответила та. - Дай, сынок ты мой родный, доляр, а, сынок?
Погуля-и-им!
Злобствующий же на безлюдном деревенском приволье воздухоплаватель Фрол
выскочил на непроезжую часть непроезжей улицы в своих только что подшитых
валенках и закричал в спину интервьюера-интервента: