"Николай Шипилов. Остров Инобыль. Роман-катастрофа" - читать интересную книгу автора

Она втягивает его, она, словно анаконда, вбирает в свою утробу чужого
неосторожного детеныша. Она всасывает Юза, и пропускает через путаные
километры королевских внутренностей, и выталкивает в поле demi-monda
полуживого и полудыханного. - Напрягаешь...
- Сука!.. Сука ты!.. Ненавижу, тварь... - счастливо плачет Юз и снова
идет в нескончаемо сладостную атаку на прекрасную чумазую кровопийцу. И
шепчет ей в пунцовую раковину ушка: - Люблю тебя, тварь! Люблю, баба! Ты мне
за все заплатишь!..
Зеленый потолок кунга мембраной туземного барабана подрагивает над
головой.
Юз ощущает свою корневую близость со страной мусоровозов и нечистот. Он
счастлив помимо воли, он не поймет: где явь, где сон, где слюна, а где
что?.. И он не хочет убывать в тот уютный мир, откуда пожаловал сюда за
сенсацией и в котором хотел быть властелином империи масс-медиа - он хочет
быть властелином городской свалки, которой, как оказалось, принадлежит его
древняя хамитская душа.
Как блудный сын в синих партаках-татуировках, вернувшись к порогу
своего дома, стоит он на коленях пред мудрым обаянием свалки, стоит рука об
руку с омытой вселенским ливнем чумазой принцессой Наталией. И множество
веселых невидимых бесиков глюкоподобно поют хором:
- Шолом, Земля Обетованная! Так вот ты какова!


34

Близнец плененного Суверневым майора Тараса - избранный вождь и
призванный народом президент свалки Лаврентий Тарас созвал свой народ, чтобы
мобилизовать его, с учетом перемен, выпавших с небес вместе с этим затяжным
ливнем. Свалку попросту подтопило вместе с насиженными вольными гнездами ее
обитателей, а конца паводку не предвиделось. Кто-то сказал, что Любомир
плачет и не хочет уходить, желая погибнуть вместе с вольным государством.
- Напрасно, - заметил Лаврентий. - История подкинула нам революционную
ситуацию! А мы обязаны побороться за нашу волю! И не на жизнь, а на смерть!
Еще брезжил дневной полусвет, но в палатке горели светильники, питаемые
автомобильным аккумулятором. Событие требовало протокольной иллюминации.
- Все ли командиры в сборе? - спросил Лаврентий.
- Все-е-е! - по-вечевому безответственно возопили коллективные люди.
Коробьин-Христосов доложил:
- Все, кроме троих часовых, Любомира и журналюги Змиевича!
Коробьин сел на место секретаря с мрачной своей фирменной улыбкой.
Легонько дирижируя рукой от фортиссимо к пьяно и согласно кивая головой, он
осматривал лица соборных как бы впервые и со стороны. Многих из них Василий
знал еще с краснопресненских баррикад девяносто третьего года. Выждав паузу,
он громобойно сказал:
- Все, джентльмены, тишина! Кто шумнет - тот дня не проживет! - грохнул
он кулаком по столу, и зал радостно затих. - Слово - нашему вождю и
кандидату в вожди оставшейся России полковнику Лаврентию Тарасу!
Мрачного Коробьина понимали и возносили, как понимают и ценят редкую по
выслуге и уму служебную собаку. Прощали резкие непарламентские выражения.
Как-никак ветеран Сопротивления, герой баррикад московской осени девяносто