"Виктор Широков. Случайное обнажение, или Торс в желтой рубашке " - читать интересную книгу автора

извращенности вкуса, или в пуризме каком, а просто, поступив в институт
шестнадцати лет, я оказался моложе почти всех однокурсников и однокурсниц на
2-3 года. Была тогда административная мода на "стажистов", выпускников сразу
после школы старались не принимать, особенно в медицинский, куда
предпочитали брать человека со средним специальным образованием, уже
утвердившегося в выборе будущей самой гуманной профессии в мире. И правильно
делали, надо заметить. Что зря государственные деньги переводить! Вот я
окончил серьезный вуз и даже ординатуру сдал кандидатские, а проработал на
медицинской ниве всего ничего, польстился на эфемерную литературную славу и
с медпрактикой завязал. Тоже мне. Чехов или Аксенов выискался. А еще клятву
Гиппократа давал, а еще в очках! Вот погоди, дождешься маски Гиппократа в
урочный час на своем лице, то-то запоешь... не своим голосом...
Кратковременное увлечение еще одной Ниночкой запомнилось больше потому,
что именно ему я обязан стихотворением "Александрит", бывшем в середине
шестидесятых как бы моей поэтической визитной карточкой.
Простое милое лицо, на пальце девичье кольцо. Переливается - горит в
нем камешек александрит. И возникает в глубине страна, неведома мне,
заветная страна любви, где ходят песенки твои...
Какие песенки? Обычные встречи. Обычные разговоры. Один или два захода
в гости. Мои робкие попытки. Ее томные увертки. Беганье вокруг стола,
застеленного тяжелой плюшевой выгоревшей от солнечного света скатертью. Отец
у Нины умер, когда она была еще школьницей. Осталась в наследство старая
"Волга" в гараже, недостроенная дача и полубезумная мать. Мать ее помню
смутно: странно одетая женщина психопатологического вида, скорее всего
шизофреничка. Любопытно, что за Ниной параллельно ухаживал Саша, учившийся
на курс раньше меня юноша с редкими усиками и масляно поблескивающими
глазками, сын бегемотно-толстой служительницы читального зала, с которой я
обменивался дефицитными книгами и мнениями обо всем на свете. Она вроде как
держала салон в стенах библиотеки. Впрочем, впоследствии я бывал у нее дома
и говорил, говорил, говорил...
Когда я узнал о Сашином томлении, то сразу же прекратил все ухаживания,
наверное, прекратил бы и без этого. Загорался я мгновенно и столь же
мгновенно гас. А чего хотите? Типичный Овен. Через год или два Нина вышла за
Сашу замуж и стала делать мне откровенные намеки. Но жены не только друзей,
но и просто знакомых, были для меня всегда табу.
Убила она меня морально тем, что как-то, разыскав меня по телефону в
Москве, попросила зайти с расспросами в мастерскую по ремонту дубленок в
нашем районе, о которой до ее звонка я не имел ни малейшего представления, а
затем сразу же резво стала набиваться мне в подружки, поведав при этом о
замечательнейшем любовнике-фотографе, с которым провела незабываемые три
года своей столичной аспирантуры, жаль только, что фотограф этот недавно
уехал надолго за рубеж и приходится простаивать волей-неволей. Саша,
ребенок - они были для нее далеко, совсем в другой жизни и не сдерживали, и
не обязывали. Наверное, я все-таки ханжа. И я сильно разочаровал ее, когда
мягко и вежливо отказался от предложенной чести.


2

Еще одна медичка училась на курс младше меня, хотя и была на год