"Петр Ширяев. Внук Тальони " - читать интересную книгу автора

приговаривать:
- Эх, и благодать! Эх, и хорошо! Ну и приятность! Ну и знаменито! Во-о
ка-ак, у-у-ух!
Словно не он, а его растирали и мяли, доставляя ему величайшее
наслаждение.
Бурмин лежал без звука, и его длинное, вытянутое тело, безвольно
шевелившееся под руками Димитрия, казалось телом мертвеца, над которым
издевается озорной мужичонка.
Тяжело дыша, Димитрий, наконец, кончил и сказал:
- Теперь ты передохни малость. Посиди, а я маленько поддам, сам
попарюсь...
Забравшись на верхнюю полку, он заблеял по-козлиному от удовольствия:
- Во-о где, Сергеич, благода-ать-то-о-оо!
Бурмин с любопытством смотрел, как Димитрий нахлестывал себя веником, и
на лице его было недоверие к испытываемому Димитрием удовольствию. Он
никогда не мог решиться на это, и удовольствие Димитрия и прочей дворни от
парки и веника объяснял наследственной привычкой русского мужика к розгам...
В предбаннике, одев Бурмина и одевшись сам, Димитрий вытер узелком с
грязным бельем распаренное говяжье лицо и почтительно распахнул дверь в
яркий, солнечный день, показавшийся после жаркой полутемной бани иным,
радостно-светлым миром.
- С легким паром, барин!
Бурмин достал из кармана приготовленный новенький двугривенный и, как
это всегда делалось по понедельникам после бани, не смотря на Димитрия,
опустил монету, как в церковную кружку, в угодливую руку Димитрия, сложенную
ловким ковшиком.
На крыльце кухни с тазами и суконками сидели Даша и Адель Максимовна в
ожидании, когда Бурмин пройдет в дом. Они пользовались привилегией мыться в
барской бане сейчас же после барина...

5

С того дня как серая Лесть была куплена и, казалось, надолго
водворилась в конюшне Лутошкина, Филипп перестал опаздывать на утреннюю
уборку, чаще стал умываться и, неожиданно для всех, почти перестал пить и
купил себе новый картуз с широким лаковым козырьком, как у Митрича.
Филипп жил вместе со своей сестрой в двух тесных, и грязных комнатах на
Масловке. Нюша почти не видела брата. Приходил Филипп поздно, уходил чуть
свет, и лишь в дни особенно тяжкого похмелья он проводил полдня, а иногда и
весь день дома. И этот день начинался так:
- Нюша!
- Чего тебе?
- Нюша!
- Ну, что еще?
- Нюш, ты думаешь, отчего я пью.
- Пьянчужка - вот и пьешь!
Филипп вздыхал горестно и с присвистом и, спустив с кровати ноги (спал
он, не раздеваясь), начинал шарить по карманам.
- Чего ищешь-то?.. Все ведь оставил у Митрича! - говорила с сердцем
Нюша. - Вчерашнего дня ищешь?!