"Петр Ширяев. Внук Тальони " - читать интересную книгу автора

направлено к тому, чтобы дать резвость, где нужно, что просто поражаешься!
Все время он сохраняет темп - особенность, весьма важная для призового
рысака такого огромного класса. Не надо забывать, что Тальони теперь
рекордист на три версты и сейчас третий рысак мира, после Гарвестра и
Кресцеуса. Пример этого несравнимого рысака должен быть уроком для всех тех,
кто является неисправимым противником метизации. Квасной патриотизм
достаточно дорого обходится нашей стране..."
Аристарх Бурмин, присутствовавший на ипподроме во вторник и видевший
блестящую победу прославленного рысака, в пятницу прочитал фельетон и
приказал укладывать чемоданы. Шагая из угла в угол по номеру, он
немилосердно коверкал квадратную симметрию своей бороды: накручивал волосы
клочьями на палец, совал их в рот, прикусывал и снова завивал в жесткий
жгутик, медленно раскручивавшийся, лишь только он оставлял его в покое.
Подходя к окну, смотрел на золотые луковки св. Параскевы и нехорошо
усмехался.
"Пер-р-рвопрестольная! Отданная во власть чу-же-зем-цам!"
Тальони был почти американец, и ехал на нем Самуил Кэйтон.
"Хм, древняя столица, сердце России!.."
- Почему вы не приносите мне счет? - резко бросил он вошедшей
горничной. - Что у вас за порядки стали в Москв-ве?!
После обеда он вызвал к себе Лутошкина.
Весь поглощенный предстоящим выступлением Лести, Лутошкин пришел
возбужденный и озабоченный и, сам того не зная, подлил масла в огонь,
заговорив о Тальони.
- Удивительнее всего, Аристарх Сергеевич, - это то, что Тальони
накануне бега только что был привезен из Петрограда! И, вы знаете,
оказалось, что он окончил бег со сломанной подковой! Изумительно!
Бурмин мрачно выслушал, кашлянул и сказал:
- Потрудитесь приготовить Лесть к отправке в завод.
Лутошкин побледнел. Он только теперь заметил встрепанную бороду Бурмина
и его недобрый взгляд. И, еще не понимая вполне и не веря тому, что услышал,
проговорил дрогнувшим голосом:
- Она же записана на приз в воскресенье?!
- Кобыла на приз не поедет, - сухо ответил Бурмин, - я сообщил на
ипподром, чтобы ее сняли с записки.
Лутошкин качнулся назад. Нижняя челюсть запрыгала.
Один момент он был неподвижен, неотрывно смотря в лицо Бурмина; потом
страшно скрипнул зубами и в упор подошел к нему.
- Вы не сме-ете! Не смеете, слышите?!
- Садитесь! - деревянным голосом пригласил Бурмин и сам сел в бархатное
кресло.
Лутошкин отшвырнул ногой стул и навалился на стол. Руки у него дрожали.
Бурмин кашлянул:
- Я ценю в вас талант наездника, любезный Олимп Иванович! Талант, еще
не успевший проявить себя. Как вы изволили выразиться в вашем письме,
"наездник из грубого сырья создает формы". Прекрасное выражение! Оно
свидетельствует о зрелости вашего ума. Мое желанье - предоставить вам...
- Почему не поедет кобыла? - перебил его Лутошкин дрожащим голосом.
Бурмин сделал паузу и продолжал:
- мое... желанье предоставить вам единственную возможность вызвать к