"Вячеслав Шишков. Емельян Пугачев (Книга 3) [И]" - читать интересную книгу автора

Да уж, полно, не тот ли это Остафий Трифоныч, что, приехав в
Петербург, сидел в день похорон Петра Третьего в трактире "Зеленая
Дуброва" и, помнится, вместе с трактирщиком Барышниковым да придворным
мясником Хряповым правили поминки по усопшем императоре? Да, он самый...
Но то было давно, в 1762 году, с того времени одиннадцать лет прошло,
мясник Хряпов разорился и подвизается где-то на полях пугачевского
восстания, Барышников же разбогател чрезмерно, из трактирщиков знатным
стал помещиком. Вот что с людьми делает время... Однако Долгополов о
судьбе бывших своих знакомцев не знал ни сном, ни духом, да и не до
знакомых было человеку! Счастье изменило Долгополову. Он разорился, за
неплатёж по векселям дважды в тюрьме сидел, вел темные торговые делишки,
жил на каверзах, на мелких плутнях, купцы презирали его, но иные все же о
нем думали: "Вывернется, не таковский, хапнет где ни-то".
Сам Долгополов также не терял надежды на милость божию, вынюхивал,
высматривал, как бы хитрого перехитрить, как бы ротозею за пазуху
скакнуть. От скользких дум в ночи подушка под его головой вертелась.
И вот, ударил час...
В зиму 1773 года шел Остафий Трифоныч по базару, хотелось березовых
веников для бани расстараться, и нагоняет его кум, и отводит его в
сторону, и с уха на ухо говорит ему:
- Слыхал, кум, про дела-то про великие? Будто под Оренбургом государь
объявился, Петр Федорыч Третий.
Сухонький, невысокого роста, Долгополов отпрянул от кума, лицо
выразило страх и удивление.
- Да что ты, кум, очнись! - замахал он на кума руками. - Статочное ли
дело! Государь наш Петр Федорович умер, я в Невском монастыре не единожды
на могиле его молился, ведь на нем семьсот рублёв моих долгу числится...
Откудов слух идет?
- От народа, от черни.
Домой Остафий Долгополов вернулся будто пьяный. Жене ни слова. После
трапезы пошел в божью горенку на ночь помолиться, встал на колени,
разбросил коврик маленький, чтобы лбом в грязный пол не колотить, а сам
все о кумовых словах думает, и молитва не идет на ум. И только руку с
двоеперстием для крестного знаменья занес, как встал в его мыслях - будто
бы живой - царь Петр Федорович и улыбнулся, встали знатные бояре Нарышкин
с Дебресаном и тоже улыбнулись. "Пользуйся", - сказали они все трое и,
словно дым, исчезли. А в углу послышалось явственно, как царские лошади
хрупают овес... Чей овес? Его овес, Остафия Долгополова.
"Эге-ге-е", - хитроумно подумал купец, подмигнул божнице с горящею
лампадою, да из молельни вон.
И голова у него в огне, метался до самого утра. И тысячи соблазнов
раздирали его сердце.
"Здравствуй, батюшка, светлый царь Петр Федорович! А дозвольте вашему
величеству счетик предъявить, должок маленький имеется на вас..."
"Господи, вразуми меня, как пред государем речь держать... Скуден я
разумом своим, а только клятву тебе приношу, господи: ежели поверстаю
долг, тебе свечку превеликую, попу ризу, а бедному люду целый рубль
раздам".
Лютая трясовица напала на Остафия Трифоновича, а сверх нее -
необоримая икота. Утром он обратился к мягкотелой, кругленькой жене,