"Вячеслав Шишков. Емельян Пугачев (Книга 3) [И]" - читать интересную книгу автора

Домине Федуловне:
- Ну, баба, слушай со смирением и рюмы распускать чтобы ни-ни...
Иначе сорву чепец, косу намотаю на руку. Отправляюсь я, баба глупая, в
незадолге в Москву, засим во город во Казань, повезу туда красок,
сказывают, там красок нетути, большую корысть чрез то можно поиметь.
Сбирай меня в путь-дорогу, баба моя милая, покорливая...
Домина Федуловна сморщилась вся, захныкала, губки сковородничком, а
плакать страшно. Вздохнув, сказала:
- Я воле твоей, государь Остафий Трифоныч, не перечу. Езжай, ни-то,
благословлясь... Ау... - и с тем отошла горько постенать в молеленку.


А втапоры жил-проживал во Ржеве великий открыватель, достославный
химик и механик и на все руки искусный мастер Терентий Иванович Волосков.
Сын беднейшего часовщика, благодаря неусыпным трудам своим он был
зажиточен и славен.
Вот к нему-то и направился хитрый купец Остафий Долгополов. Купцу
всего сорок пять лет, а на вид можно дать и шестьдесят. Небольшой,
щупловатый, в длинном раскольничьем кафтане, шел он, чуть прихрамывая
(мозоли на ногах), крадущейся кошачьей походкой; на сухощеком, в рябинах,
личике крупный нос, безбровые прищуренные глазки, да кой-какая бородёнка с
проседью, личико в постоянной плутовской улыбке с подхалимцем, и глазки
туда-сюда виляют остренькими щупальцами, будто купчик хочет вымолвить:
"Ой, пожалуй, не трожьте вы меня, приятели... Я раб божий, тихо-смирно
существую на земле. Ну, а ежели кто в мои лапки попадется - объегорю".
Шапка, не по голове большая, рысья, на плечах лежит. Костромские рукавицы
желтой кожи, с преизрядной вышивкой. Широкий кушак, темный иссиня, с
кистями.
Знатный морозец был, из труб дым столбом, жареной на конопляном масле
рыбой пахло. Шел купец, покряхтывал.
Дом достославного механика Волоскова стоял подле Волги, при овраге, -
длинный, приземистый, крашенный в красную краску под кирпич, семь окон на
улицу, да мезонинчик в три окна. Двор большой, надворная постройка
справная, воздух пахнет скипидаром, щелоком и всякой дрянью, как в
красильне. Люди ходят, их руки, лица вымазаны краской.
- Сам-то дома?
- Дома-с. Проверку часов делает. Ежели вы наелись чесноку, не дышите,
механизмам вредно. Хи-хи-хи-с...
Отворил дверь, обшитую рогожей с войлоком, - сердито блок
заскорготал, кирпич на верёвочке поднялся - в кухне толстобокая стряпуха
двумя пятернями голову скребет; проследовал в прихожую - пусто, козлиным
голоском почтительно прикрякнул.
- Кто там? Шагайте сюда, ни-то...
Батюшки мои, светы батюшки! Горница о четырех окнах, и чего-чего в
ней не понатыркано: станки, ременные проводы, колесья, верстаки. А хламу
разного во всех углах: железа, жести, меди, обрубков деревянных - горы...
А вот и человек с толстой книжицей в руках. Высокий, в пестрединном
балахоне, длинные в скобку волосы, густая борода, нос горбатый, пальцы
желтые, продубленные крепкой кислотой, а черные глаза глядят со вниманием
и строгостью.