"Вячеслав Шишков. Алые сугробы (Рассказ)" - читать интересную книгу автора

куст и замер. Под кустом кормилась крупная тетеря с цыпленком. Сердце
заработало безостановочно, буйно. В глазах замелькали мухи, по пищеводу
прокатилась судорожная волна, рот наполнился слюною.
"Афоня, Афонюшка, голубчик". И, припав к земле, Степан, как ящер,
стал красться к добыче. Тетеря совсем близко. От нее наносит ветерком
вкусный дух. Так, так. Сейчас зажарят и съедят.
Хрустнул под коленкой сук, тетеря сорвалась, заклохтала и, описав
круг, вновь села к тетеревенку. Сзади чуфыркнул тетерев-черныш, тетеря
чуть растопырила крылья и завертела головой. Степан, вновь вминаясь в мох
и не дыша, ползет все ближе, ближе. Осталось шагов десять... Пора.
Цыпленку захотелось поразмяться: он вытянул одну ногу, потом другую и
весь встряхнулся, как молодой щенок. Тетеря позвала его: "Клу, клу", - и
клюнула ветку с кровавыми ягодами.
В Степане ожил голодный хищник, но от волнения, от бессонной ночи
руки тряслись, и направленное в тетерю ружье ходило, как солома в ветер. С
пихты, под которой притаился Степан, вдруг посыпалась хвоя: над самой
головой его предупреждающе крикнул подлетевший тетерев. Тетеря тотчас
отозвалась и приготовилась сорваться.
"А ну!"
Степан спустил курок и вместе с грохотом кинулся вперед. Тетеря
снялась с места и полетела низом, в чащу, маня за собой тетеревенка. Тот с
испуганным гвалтом носился меж кустов, удирая от настигавшего его врага.
"Врешь, не уйдешь!.. Стегнуло!"
Степан пал на него, он выскочил, понесся, Степан за ним.
"Ага! Папороток перешиблен!.. Папороток!"
Тетеревенок взлетел на сук, отдышался и, перепархивая с дерева на
дерево, улетел на зов матери.
Степан, сжав кулаки, долго смотрел им вслед. Рот его был полуоткрыт.
Потом свирепыми прыжками бросился к ружью, сгреб его в обе руки и, рыча,
со всех сил стал бить им о дерево. Ложе - вдребезги, ствол изогнулся в
колесо. Он отшвырнул изувеченную сталь и привалился плечом к сосне. Закрыл
ладонями свое крупное бородатое лицо, ссутулил широкую спину, съежился и
стал жалок видом. Крепкий, своевольный мужик не мог сдержать малодушного
язвительного стона. Чтоб заглушить его, Степан до боли стиснул зубы, тогда
из ноздрей вырвалось звериное мычанье. Степан хрипел, плевался. И вдруг
сразу захотелось выкричать все, что накопилось внутри за сорокалетнюю
жизнь его.
Тут представилась вся его каторжная участь, с малых лет и до
последнего месяца, вся русская мужичья жизнь. Безземелье, голод, нищета. А
кругом: болезни, смерть, тяжкий, черный труд впустую, из-за корки хлеба. И
единая радость - царев кабак. И единая радость - на шею петля. Для чего ж
родился, для чего он жил, слепой и темный? Ведь вот другие люди, в
городах, - те все знают, им многое дано, вся мудрость жизни у них как на
ладони.
"А мы кто? Ни зверье, ни люди... Эх! Скотинка, тварь..."
И лишь одна особая мысль кружилась над сердцем Степана. Издали,
намеками, она хотела ему открыться - и не открывалась, не могла: так
ласточка среди бушующего океана безнадежно ищет, куда присесть.
"Жалеючи шел. Для миру старался. Мужиков жалел..." - скользнуло было
в сознании и пропало. Самое главное, огромное. И не осенило большим