"Светлана Шишкова-Шипунова. Дураки и умники (Газетный роман) " - читать интересную книгу автора

для широты впечатлений, неизменно заказывая самые экзотические блюда из
морепродуктов, зеленый салат и всякий раз новый сорт вина - на пробу, потом
в другом месте, где-нибудь на открытой площадке над морем не спеша пил кофе,
наслаждаясь видом бухты Ангелов и собственной свободой - он отдыхал в Ницце
один, без подруги. Часов в пять он спускался, наконец, к морю, лежащему
прямо под окнами отеля, бросался в теплую, неподвижную воду, но далеко не
заплывал и долго не плавал, он вообще был не пловец и не чувствовал себя
уверенным на воде. Зато подолгу лежал потом на уютном лежаке под большим
сине-белым зонтом, бесстрастно разглядывал через темные очки женщин, листал
купленные еще утром в холле гостиницы газеты и уходил с пляжа только, когда
закатывалось солнце и делалось свежо.
Он приехал в Ниццу три дня назад поездом из Парижа, где провел довольно
насыщенную, но несколько утомившую его неделю, стараясь посетить все
хрестоматийно знаменитые места, о которых потом, вернувшись в Москву, мог бы
вспоминать и рассказывать при всяком удобном случае. И сейчас, лежа на пляже
в Ницце, он все время мысленно возвращался на парижские улицы, припоминая
детали и подробности и пытаясь понять, смог бы он жить в таком городе, как
Париж, постоянно или нет. Ужинал он внизу, в ресторане отеля, всегда выбирая
столик для одного. Странное дело - русская речь раздражала его здесь, как
раздражали и сами многочисленные соотечественники, понаехавшие сюда, как
только дома прояснилась ситуация, с женами, детьми, любовницами и целыми
компаниями. Он ни с кем из них не общался и даже к официантам обращался с
короткими репликами насчет чая или кофе на посредственном французском,
словно желая отделить себя от всех этих людей и не вступать в неизбежные за
столом, в лифте, на пляже разговоры.
Каких-то два месяца назад он не был уверен ни в чем - ни в том, что
сможет, наконец, выбраться отдохнуть за границу, ни в том, где он вообще
окажется, если выборы президента закончатся не так, как надо. Но, слава
Богу, все обошлось, все-таки они неплохо поработали, и он в том числе, и
теперь с чувством хорошо исполненного долга он мог позволить себе
расслабиться и ни о чем не думать в этом действительно райском местечке,
которое, впрочем, было бы еще лучше, не будь тут столько русских. Но ни о
чем не думать не получалось. Временами накатывало смутное чувство тревоги,
будто все еще могло повернуться назад, расстроиться. В лифте отеля он
слышал, как двое русских говорили между собой: "Он совсем плохой, видишь,
его даже ни разу не показали после выборов, говорят, инфаркт, причем, уже
третий или четвертый". "Ну да, четвертый, наши уж как загнут!" - подумал он
с раздражением и снова ощутил, как что-то холодное, неприятное подступает
изнутри. Несколько раз он ловил обрывки разговоров о генерале, говорили о
только что подписанном им на Кавказе договоре с боевиками, при этом чаще
других мелькало словечко "сдал". Он не симпатизировал этому человеку с
надменным плоским лицом и птичьей фамилией, не очень верил ему и, пожалуй,
готов был согласиться с тем, что говорили про него, нежась на солнце,
политизированные соотечественники.
Но по-настоящему волновало его другое. Здесь, на берегу чужого
прекрасного моря, среди этих праздных, внезапно разбогатевших людей, многие
из которых - уж это-то он видел - и в подметки ему не годились, он вдруг со
всей ясностью ощутил, что пора всерьез заняться устройством собственной
жизни, подумать не о сиюминутных удовольствиях, а о будущем, притом таком,
которое не зависело бы ни от здоровья президента, ни от намерений какого-то